Сибирские огни, 1963, № 1

Н е замечала, что впервые стала называть эту женщину не «тетей Н а т а ­ шей», а матерью. — Ничего, ничего, Олюшка... сейчас отойдет... сердце что-то з а ­ шлось... отойдет... Она прикрыла набрякшие веки и, раскачиваясь, как от сильной боли, сидела такая м аленькая , старенькая, обиженная . Ск азали бы сейчас Ольге, что ее кровь нужна Н а т алье Петровне, и не з адумал а с ь бы... хоть всю до капли... Только вот, чтобы опять заблестели эти потухшие глаза, потеплели загрубелые руки. Первый раз в ж и зни она почувствовала всю глубину человеческого с т р ад ани я от н е за служенной обиды. И все ее полудетское существо про ­ тестовало, рвалось к защи т е , д р ож а л о от переполнившего гнева. «Ох, ес­ ли бы сейчас... она бы сказала... она бы не побоялась...» — Вот что, О люш к а , — с т ар а я с ь побороть охватившую слабость, проговорила Н а т а л ь я , — придется тебе, дочк а , на свинарник пойти... Уж т еперь ночью отдохнешь. Помоги там д евч а т ам ... справитесь без меня... А я... отлежусь немного... что-то не по себе... — А как ж е вы-то, тетя На... к ак же вы-то, мама? А вдруг вам плохо будет?.. — Ничего, доченька . Отойдет... я з а к а л е нн а я ... выдержу... мне бы вот только одной... чтобы никто... Ты з а п ри с улицы... 4 Н а т а л ь я еще долго не могла р а с п р ями т ь спины. Т яж е с т ь л е г л а на шею, на плечи. Хотелось подняться — ноги к а к ватные, не подчинялись. А подняться надо... дойти , отворить дв ер ь в горницу и в зглянут ь на них... кто ж е ее утешит... Она с о бр а л а с ь с сил ами и пошла, к ак слепая , прот я гивая вперед ру­ ки, будто оп а с а я с ь препятствий. — Родные вы мои,— она переводила г л а з а с одной фо то гр афии на д ру гую .— Андрей, д р у г мой верный, говорил: «Вот отвоюем, Н а т а л ь я , и т а к тогда з ажи в ем , что не будет счастливее нас и людей». Видишь, какое счастье нам с тобой выпало... — но гл а за на выцветшей фо то гр афии уже не подавали при зн а ко в жизни. Н а т а л ь я с т а р а л а с ь р а зб у ди т ь тепло воспоминаний... Не удавалось... Петр, сын... ты не утешил бы... перерос родительское гнездо и выпорхнул, чтобы у ж е не залететь... А ты, мой маленький, пож ал ел бы... Ленечка... Почти мальчишечье, милое своей юношеской чистотой, лицо смотрело с фотографии доверчиво и мягко. И почудилось, будто дрогнули веки... засветились гл а за и побежала по губам добрая смешинка... «Не горюй, маманя , горька несправедли­ в о с т ь— да правда утехой. Нужный ты человек в жизни... и живи полной мерой...» — шелестело где-то в ней самой. — Ленечка!.. Н а д еж д а !..— На т ал ь я сн ял а со стены портрет, бережно протерла руками стекло и тоненькую рамочку, осторожно поставила на стол, прислонив для устойчивости к цветочной банке, и села напротив. — Нужный, говоришь, сыночек... Мне и самой думалось — нужный... д а вот ишь как получается... А говорят — вредный... значит и ненужный... А как же так жить, когда ненужный?! Т а к а я и жизнь не в жизнь... «А ты у совести своей спроси, маманечка! Чистая совесть не боится навета». — Совесть у нас с тобой чистая, сыночек... в этом не сомневайся... у тебя — по молодости... А я свою совесть блюду, чтоб память о вас не з а ­ марать... Только ведь человека и словом убить можно... «А ты не мирись... Худая молва — з л а я тр а в а , а т р а в у косят».