Сибирские огни, 1963, № 1

для писателя в те годы средоточием его гуманистических идеалов, обеспечиваю­ щих высоту позиций, с которых он об­ рушивался' на свинеющих и заживо гни­ ющих в своих усадьбах последышей дво­ рянского быта, вроде памятного Мишуки Налымова, и приходящих им на смену рыцарей чистогана. Идеал любви давал светлые и жизнеутверждающие краски таланту писателя, погружавшегося в те годы в самые мрачные пласты русской жизни. Известно также, кто является в ран­ них произведениях Толстого олицетво­ рением этих светлых поэтических на­ чал. Прежде всего — героини, женские персонажи. Таковы Вера Ходанская («Мишука Налымов»), Сонечка Репьева (роман «Чудаки»), Катя Волкова (роман «Хромой барин»), В этих благородных, но пока, увы, сплошь неудачливых меч­ тательницах, чарующих свежестью и чи­ стотой чувства, а также в героинях ряда других предреволюционных произведе­ ний уже намечены некоторые черты, видны подступы Толстого к самому по­ этическому из его созданий в галерее женских характеров — к образу Даши Телегиной. Не расходятся критики и в том, чьи традиции в изображении русской жен­ щины продолжает в данном случае молодой Толстой. Конечно же, в пер­ вую очередь — И. С. Тургенева, с его возвышенными, поэтическими, лилейно чистыми героинями. Но вот вопрос: имел ли Толстой осно­ вания, давала ли ему жизнь достаточный материал, чтобы в среду разложившихся обитателей помещичьих усадьб «пере­ садить» вдруг... преемниц тургеневских девушек? Реалистическое изображение Толстым деградации дворянства между двумя революциями явилось его художествен­ ным открытием. Острый взгляд писате­ ля увидел в первом сословии империи переживших себя чудаков, зловещих анекдотических тупиц, стяжателей, сластолюбцев, у которых под дворянской фуражкой с красным околышем обозна­ чились на лицах трупные пятна вырож­ дения. Изображенные сильно и красочно, эти черты персонажей писателя де­ лали его произведения новым словом в русской литературе. Но были ли таким художественным открытием женские положительные образы раннего Толсто­ го? Или, может быть, это всего-навсего создания писательской фантазии, «под Тургенева», выражающие идеалы автора, но не отражающие положения дел в жизни, а значит, пусть талантливое, но все-таки поневоле повторение чего-то со­ зданного до него? Оказывается, существует и такая точ­ ка зрения. В своей интересной, недавно вышед­ шей книге критик М. Чарный («Путь Алексея Толстого», М., 1961), характе­ ризуя произведения дореволюционного Толстого, посвященные последышам дворянского быта, пишет: «В этой обста­ новке распада выделяются только жен­ ские образы. И в «Чудаках», и в «Ми- шуке Налымове», и в других рассказах, а потом и в «Хромом барине» Толстой рисует образы женщин, которые с очаро­ ванием душевной простоты сочетают благородство чувства и постоянную го­ товность принести себя в жертву... Легко заметить, что Толстой в жен­ ских образах продолжает традицию луч­ ших русских писателей, и прежде всего Тургенева. Но не кажутся ли героини А. Толстого занесенными в общество Налы- мовых откуда-то с иной планеты? В турге­ невских дворянских гнездах эти благо­ родные поэтические создания были род­ ственны по духу Рудиным и Лаврецким. Очень многое изменилось за те пятьде- сят-шестьдесят лет, которые отделяют героев Тургенева от дворянских героев Алексея Толстого; Толстой увидел и за­ печатлел эти изменения прежде всего в образах мужчин. И потому создается иногда такое впечатление, точно рожда­ лись Сони и Веры не от своих отцов, точно они люди другого рода. Частичное объяснение этому можно найти в том, что даже в среде господствующего класса женщины были неравноправной, угнетаемой частью общества» (стр. 22). Таким образом, критик, хотя и очень осторожно, высказывает серьезные со­ мнения в том, насколько появление пре­ емниц «тургеневских девушек» в раннем творчестве Толстого соответствовало фактам из жизни тогдашних помещичь­ их усадеб. Установление жизненности или нежизненности (хотя бы «частич­ ной») женских образов Толстого тотчас влечет за собой другой интересный во­ прос, который невольно затрагивает критик,— о характере наследования Тол­ стым тургеневских традиций. Словом, мы должны быть благодарны М. Чарно- му, что он вынес на обсуждение ряд ин­ тересных вопросов. Первый из них разрешается сравни­ тельно просто. Женщин, нравственно красивых, даже сильнее характером, чем те, что выведены в ранних произве­ дениях писателя, было совсем немало в тогдашней дворянской среде, в том чис­ ле и в близком окружении Толстого. Нравственный пример матери, который, естественно, первым мог возникнуть пе­ ред его глазами, был далеко не единст­ венным: В одном из писем Александра Леон­ тьевна рассказывает о силе чувства и- смелом поступке своей дочери Лили, той самой, которая осталась восьмилетней девочкой у графа, когда ей самой приш­ лось навсегда покинуть семью: «...Свадь­ ба Лили была в Саратове, — пишет Александра Леонтьевна 19 мая 1898 го­ да Вострому. — Рахманинов это тот самый, которого она любит пять лет и