Сибирские огни, 1963, № 1

заставит меня пойти по иной дороге, чем та, которую я выбрала. Я на все готова и ничего не боюсь. Даже вашей пули в его сердце я не боюсь. Я много, мно­ го думала об этой пуле и успокоилась лишь тогда, когда сознала в себе реши­ мость покончить с собой в ту минуту, когда увижу его мертвое лицо. На это я способна. Жизнь вместе и смерть вме­ сте. Что бы то ни было, но вместе. Го­ нения, бедность, людская клевета, пре­ зрение, все, все, только вместе. Вы видите, что я ничего, никого не бо­ юсь, потому что я не боюсь самого страшного — смерти...». Каждая строчка здесь дышит прав­ дой. А с «пулей» Александре Леонтьев­ не через несколько недель пришлось столкнуться и доказать свои слова на деле. Едва заметив в руке Николая Алек­ сандровича револьвер, она кинулась первой — отбила выстрел от груди любимого человека... В заключение два слова о том, чем кончил «жрец морали» и хранитель «семейных устоев» граф Толстой. Среди находок куйбышевского архива есть письмо Александры Леонтьевны от 22 ноября 1899 года, в котором она рассказывает, в какой нравственный гнойник превратился граф за несколько месяцев до своей физической смерти: «...Прокурорский надзор на него давно зубы точит, только поймать не может, за то, что он сделал себе специальностью растление 12-летних девочек, кото­ рых ему поставляет знаменитая Ариш- ,ка... Он весь истаскался, выглядит 60-летним стариком, дошел до того, что когда они с Мордвиновым идут к Ариш- ке, то их секут для возбуждения и т. д. Меня чуть не стошнило...». Говорят, что, чувствуя конец, человек часто раскрывается весь. Николай Алек­ сандрович, как и его близнец уездный дворянский зубр Мишука Налымов (из одноименной повести А. Н. Толстого), сбросив перед смертью остатки показно­ го, превратился весь в смрадное, тря­ сущееся, животное воплощение поро­ ков, свойственных ему с молодости. рассказа ■— нелепая смерть «за две ми­ нуты» до счастья — непосредственно из воспоминаний о случае, происшедшем с матерью и отчимом летом 1882 года. Но, безусловно, при написании произве­ дения этот эпизод стоял у Толстого пе­ ред глазами. Любовь, оплаченная всем, что только может отдать человек, сверк­ нувшая искрой в глухой провинциаль­ ной ночи, тогда тоже чуть не быда рас­ топтана слепым, раззадоренным карли­ ком! Впрочем, коли стоит перекинуть мостик от рассказанных выше событий к творчеству А. Н. Толстого, то отнюдь не для выискивания прямых сюжетных откликов и совпадений. Потому что даже любопытнейшие сюжетные аналогии са­ ми по себе еще мало что дают. Известно, что одной из ведущих тем всего дореволюционного Толстого была тема одухотворенной, облагораживаю­ щей, а часто и всеисцеляющей любви. «Я был уверен в одном, что есть лю- На путях н Даше Телегиной, или о женщинах толстовского Заволжья У Алексея Толстого есть рассказ «Любовь» («Искры»), написанный в 1916 году. О том, как два красивых душой человека, прошедших длинную дорогу к своей любви, были убиты по­ кинутым мужем, моральным ничтожест­ вом, на перроне вокзала за две минуты до отхода поезда, который должен был увезти их в новую совместную жизнь. Не знаю, возник ли сюжетный мотив Алексей Николаевич Толстой — незадолго до окончания Самарского реального учили* ща. На обороте фотографии — надпись ру­ кой А. Н. Толстого, — посвящение матери, руководившей драматическим круж ком в Са­ маре: «Милой мамочке-режиссерше от П. И. Бобринского в память о наших спектаклях* 19С0 г.». Из фондов литературно-мемориаль­ ного музея А. М. Горького. (Публикуется впервые). бовь. Теперь я уверен, что в любви рож­ даются вторично. Любовь есть начало человеческого пути...» — так писал об этом сам Толстой в первой авто­ биографии 1913 года. Чувство, в котором расцветает и обновляется человек, было