Сибирские огни, 1963, № 1

Леонтьевна решила привести в порядок свою переписку. Она перечитывала бережно сохранен­ ные каждым из них до малого листка письма последних полутора—двух лет. Заново переживая все, разглаживая страницы, складывала по датам и подши­ вала. Получились тетрадки, день за днем рассказывающие о еще неотболевшем прошлом, об истории их любви, о мучи­ тельном периоде внутреннего разлада, о трудно выстраданном счастье. ...У Алексея Бострома была характер­ ная внешность. Высокий открытый лоб, густая русая борода, закрывавшая щеки, при его молодости (Вострому было тогда 29 лет) делали его похожим на разночин- ца-шестидесятника, каким представляла их портретная традиция. Но в лице Алексея Аполлоновича вовсе не было сурового вдохновения или непреклонно­ сти борца. Напротив, у него было тонкое, а если поприглядеться, слегка изнежен­ ное лицо. Он был красив — сухой нос, круто изогнутые струнки бровей, прони­ цательные, то задумчивые, то с друже­ любным юмором монгольского разреза синие глаза. От шестидесятников в нем были сме­ лость суждений, начитанность сочинени­ ями Добролюбова, Писарева, преклоне­ ние перед Некрасовым, свежесть взгляда на вещи, какими бы традициями они ни были освящены. Востром бывал смел и неутомим в отстаивании своих мнений, но при всей горячности спорить умел воспитанно и приятно. Не меньше, чем принципиальные споры, любил поимпро- визировать в одиночестве на пианино. И на званых вечерах, по просьбе присут­ ствующих, охотно пел дуэтом с кем-ни­ будь из барышень или дам. Алексей Аполлонович был убежден, что на человека можно повлиять только одним — добротой. Но, как впоследствии было суждено убедиться Александре Ле­ онтьевне, сам часто бывал не только мягким, но и мягкотелым... Впрочем, эти недостатки Алексея Аполлоновича открылись молодой жен­ щине много позже. А при своем появле­ нии блестящий красавец-земец, ничего не имевший, кроме небольшого отцовского хутора, но не унывающий, веселый в сво­ ей бедности, одержимый проектами не­ вероятных новаторских переустройств, которые он собирался немедленно произ­ вести, если не в масштабах всей страны, то во всяком случае в своем Николаев­ ском уезде, как только; по его планам, на октябрьских выборах 1881 года его кандидатура пройдет в председатели уездной земской управы, Алексей Вост­ ром слишком выделялся среди тупых осовелых физиономий помещиков-степ- няков, составлявших окружение графа Толстого, чтобы его недостатки броса­ лись в глаза измученной одиночеством, затравленной женщине. У встретившихся однажды молодых людей оказалось много общего. Алексей Аполлонович читал тех же Бокля, Спен­ сера и Огюста Конта, что и находившая себе единственное прибежище в книгах замкнутая и волевая графиня Толстая, мысли у них часто совпадали... Однако все это было уже потом. А на­ чиналось не так... Отец Александры Тургеневой — Ле­ онтий Борисович Тургенев был энергич­ ным общественным деятелем, одним из основателей и председателем первой зем­ ской управы в России, открытой в Сама­ ре. Когда его двоюродный дядя Николай Иванович Тургенев1, известный публи­ цист и деятель декабристского движения, эмигрировал и был заочно приговорен к смертной казни, Леонтий Борисович без­ боязненно взялся быть его опекуном. В то же время это был строгий христианин, почти аскет, предпочитавший другим книгам чтение «Апостола». Слабые стороны характера деда впо­ следствии отразил в своих произведени­ ях заволжского цикла Алексей Толстой. Тем не менее, как писала сама Александ­ ра Леонтьевна, отцу она была «обязана всеми семенами лучших альтруистиче­ ских чувств, которые потом выросли» в ее душе. Еще она была многим обязана книгам. Властителем девичьих дум Александры Тургеневой был ее знаменитый однофа­ милец. Особенно нравились Саше турге­ невские героини — самоотверженные идеалистки, романтики, характеры стра­ стные и свободолюбивые. И сама Саша начала свою сознатель­ ную жизнь, как и подобает тургеневской девушке, по юности лет находившейся еще в плену восторженно-книжных пред­ ставлений о жизни. Шестнадцатилетней барышней она пи­ шет свою первую повесть «Воля», посвя­ щая ее положению «прислуги в старом барском доме, сознавшей в себе челове­ ка». А три года спустя выходит замуж за гибнущего «в пучине порока» дикого помещика графа Толстого. 1 Во многих работах, посвященных А. Н. Тол­ стому, совершенно безосновательно увеличивает­ ся степень родства матери писателя с известным деятелем декабристского движения. Часто без всяких оговорок ее называют «внучкой Николая Ивановича Тургенева*. На самом деле родство было куда более далеким. Как о том писал сам А. Н. Толстой в случае, когда требовалась доку­ ментальная точность, — дед его матери «Борис Петрович Тургенев приходился декабристу дво- 214 \ юродным братом» (архив ИМЛИ, инв. ЛГв~ 253 ~ /» т. е. Александра Леонтьевна была декабристу в сущности «седьмой водой на киселе* — дво­ юродной внучатой племянницей. Н. И. Тургенев в свою очередь был дальним родственником пи­ сателя И. С Тургенева. По разветвленным за сто­ летия геральдическим древам знатных дворянских фамилий кто и кому только не приходился родст­ венником!