Сибирские огни, 1963, № 1

привычном к потрясениям Петербурге, а среди сонной одури дворянско-купеческо­ го захолустья. Имелось еще одно обстоятельство, ко-’ торое, в зависимости от умонастроения, должно было либо всерьез беспокоить, либо только забавлять сидящего в зале ссыльного народовольца или поднадзорт ного радикала. Истерический выстрел графа поста­ вил власти в затруднительное положе­ ние, вынудив их к принятию мер. В ре­ зультате закон и официальная мораль разошлись между собой. Буква закона усадила графа на скамью подсудимых. Но сочувствие господствующей морали было целиком на стороне графа, защи­ щавшего «семейные устои» и свою «честь» против «греховных и стыдных» поступков жены и ее возлюбленного. Как должен был выкарабкиваться из этого щекотливого положения суд? На памяти был нашумевший несколько лет назад на всю Россию случай, когда суд присяжных в Петербурге в «пику властям» оправдал революционерку Веру Засулич, которая в январе 1878 года ранила из револьвера петербургского градоначальника Трепова, надругавшего­ ся над честью ее товарища. «Но если суд присяжных в Петербур­ ге показал свою независимость в столь трудном политическом деле, то неужто не найдут в себе капельки самостоятель­ ности самарские присяжные? Пусть от­ важатся хотя бы на простой судейский педантизм в соблюдении закона. И гра­ фу тогда из-за барьера скамьи подсуди­ мых прямым ходом отправляться за ре­ шетку!..» — примерно так рассуждал ра­ дикальный самарец. Короче говоря, зал судебного заседа­ ния представлял в миниатюре всю тог­ дашнюю «образованную Самару». И Са­ мара эта перед открытием заседания бур­ лила, жаждала подробностей, сплетнича­ ла, сочувствовала и негодовала... Читатель, знакомый с биографией Алексея Николаевича Толстого, конечно, уже понял, что сидящий на скамье под­ судимых граф — это отец будущего пи­ сателя, графиня Александра Леонтьевна — мать, а Алексей Аполлонович Вост­ ром — отчим. Сам будущий писатель, которому тогда не исполнилось еще от роду и одного месяца, в день суда нахо­ дился на руках матери в доме Бострома, за несколько десятков километров от Са­ мары. Как и все, кто интересуется Алексеем Толстым, об этой истории я слышал дав­ но. И тогда же она чем-то задела меня. Даже по беглым упоминаниям в биогра­ фиях писателя чувствовалось, что она не походила на заурядную семейную драму. Поиски материалов подтвердили догадки. Теперь я знаю, что об этой необычной и героической истории следовало бы рас­ сказать и в том случае, если бы она и не была связана с обстоятельствами рожде­ ния будущего писателя. Откуда же взялись материалы? Из обширной литературы об А. Н. Толстом, к сожалению, удалось почерп­ нуть немного. Литературоведы до сих пор почти не касались обстоятельств и хода этого нашумевшего в свое время судебного процесса, если не считать кратких упоминаний о нем. Однако све­ дения копились. В книгах известных ис­ следователей В. Щербины и Ю. Крестин- ского названы два разысканных ими ис­ точника, в которых содержится, по сло­ вам В. Щербины, «чрезвычайно интерес­ ный, еще не использованный литерату­ роведами материал». Это — большие статьи о деле графа Толстого, появив­ шиеся одновременно, в воскресенье 30 января 1883 года, в двух столичных га­ зетах — в петербургском еженедельнике «Неделя» и «Московском телеграфе». Конечно, я прочел эти статьи. Соблазнительно было разыскать само судебное досье. В Куйбышевском об­ ластном государственном архиве я пере­ листал несколько пухлых томов, страни­ цы которых испещрены витиеватыми по­ черками целых поколений судейских писцов: записи о деле графа Толстого не оказалось. Значит, не было и самого досье. — До революции в окружном суде был пожар, тогда многое погорело! — сказала хранительница архивов. И поду­ мав, добавила: — Впрочем, можно еще попробовать... Поищите в архивах Казан­ ской судебной палаты, куда входил са­ марский окружной суд и постановлением которой граф Толстой был предан суду... Я уже собрался ехать в Казань, когда стало известно, что в Куйбышеве обнару­ жен совершенно уникальный семейный архив А. Н. Толстого. Это было, может, одно из самых счаст­ ливых приобретений нашего литературо­ ведения за последние годы. Неизвестный доселе архив хронологически охватывал более полувека — с 1867 года (письмо 12-летней гимназистки Саши Тургене­ вой своей матери) до 1921 года (письмо А. Н. Толстого отчиму, относящееся, по- видимому, к 1917 году, и последние до­ кументы самого А. А. Бострома). Он со­ держал большую переписку родных Алексея Николаевича, в том числе пись­ ма графа Н. А. Толстого жене, первона­ чальный набросок его завещания, боль­ шую многолетнюю переписку Александ­ ры Леонтьевны с Бостромом, письма де­ да писателя Леонтия Борисовича Турге­ нева дочери, множество тетрадей с запи­ сями, дневников, рукописей произведе­ ний Александры Леонтьевны, некоторые издания ее книг. Одних писем Алексея Николаевича Толстого разных лет к ма­ тери и отчиму более ста! А кроме того, были первые издания книг А. Н. Толсто­ го с дарственными надписями, многочис