Сибирские огни, 1963, № 1

сот девятнадцатый. Тогда во всем мире о кибернетике не помышляли. Раньше всех «сигнализаторов» Гастев заявил: «Я думаю, что в конце концов художест­ венное построение слова будет новой своеобразной ареной, куда надо идти воору­ женными не только складом различного рода поэтических метафор, но и с резцом конструктора, и с ключами монтера, и с хронометром». Когда футуристы выдви­ гали проблемы словотворчества, он утверждал, что пролетариат ее тЛке выдви­ нет, но самое слово «он будет трансформировать не грамматически, а рискнет, так сказать, на технизацию слова». Были у него три заветных слова: шаблон, на­ правляющая, водитель... Это — поэзия мысли. И центральный институт труда эн закладывал, стремясь бороться за культуру, достойную электрификации. Так и писал: «Ушел в ЦИТ, чтобы научиться работать с наименьшей затратой сил». Потому и создал школу трудовых движений. Этот человек знал, как ноют руки после работы у плохих тисов. Сам был слесарем у Рено в Париже, у «Сименс- Гальске» в Петербурге. Гордился своей профессией. Высшее образование полу­ чил, а писал в анкетах «слесарь-конструктор». — Ты дай мне с собой эти книги, — попросил Владимир Петрович £уро- вегина. — Ну, зачем тебе, инженеру, поэзия? — иронизировал Суровегин. — Что она тебе даст?.. Забил отступление? Амнистирую. Вот стол, вот бумага, садись и читай. На вынос книг не даю. Это для меня память о друге моем и твоего отца. От них веет теплом рук самого Алексея Капитоновича. Руки у него, Володя, бы­ ли прямо зрячие, громкие, каждая прожилка говорила. — В Сибири будете, — сказал Суровегин Бережному, — в архивах порой­ тесь, там должны быть другие произведения Гастева. Он рассказывал, что при арестах у него отбирали рукописи. ...В Новокузнецк Бережной въезжал поздней ночью. Поезд плыл по звездной реке. Она текла во время движения поезда и за­ мирала, когда состав останавливался на полустанках. Бережной вспомнил «Хаджи Мурата» Л. Толстого. Там тоже звездная река текла над всадниками, ехавшими в ущелье, и замирала, когда они останавли­ вались. — Великолепно, люди переселили звезды на землю, — восхищенно произ­ нес пожилой, атлетического сложения попутчик, севший в поезд вечером на каком- то полустанке. Звали его Иван Кондратьевич. У него был характерный акающий и распевный говор москвича. — Смотрите, какие созвездия там вдали на равнине — кисти янтаря! А сполохи! Это похоже на зачатие мироздания. Весь небосвод на востоке ликовал заревами. Они то вспыхивали, как магний, то медленно вызревали, как гроздья рябины. — Выпускают чугун, — продолжал восхищаться попутчик. — Такой карти­ ной можно любоваться без устали. Знаете — нет ничего поразительнее, нежели игра огня... Только здесь, в Кузнецке, я понял, почему романтики любят разво­ дить костры. Мне пришлось видеть, как их разводил Горький. Отдых у костра был любимым для него... Из костра звучит музыка стихии. Мне приходилось ви­ деть водопады: Иматру, Нарвский, Кивач, Цейский. Они сперва приковывают, поражают, но утомляют. Огнепады чугуна или шлака каждый раз другие. Скуд­ ны краски, созданные нами... Немощна кисть передать игру огня, переливы рас­ каленного металла. Он дышит, живет, неистовствует... — Вы художник? — спросил Бережной попутчика. — Художник? Это очень высокое имя. По профессии я живописец... Но не каждый живописец — художник, и не каждый художник — живописец... О ху­ дожнике судят другие. Ему дано работать, изумлять и вдохновлять мир видением нового, того, что есть и что не замечают другие. — Сперва художник нарисовал на полотне рыжие лондонские туманы, а по­ том жители Лондона заметили их, так я понял вас? — спросил Бережной.