Сибирские огни, 1963, № 1
Только к большому поэту можно обратиться так: Я хочу тебя услышать, Гастев... — Вот у кого биография полная прометеевого огня! Профессиональный ре волюционер, инженер, дипломат, организатор промышленности, поэт, фантаст. А воля какая! После первой ссылки побывал в Париже, нелегально вернулся на ро дину, поступил на завод. Сослали его в Нарым, а он бежал в Новониколаевск. Сотрудничал там в социал-демократической газете... Слушая Суровегина, Бережной видел Гастева в кругу участников Лиги про летарской культуры в Париже. Видел в аудиториях института социальных наук, на заводах Рено за тисками. — В двадцатом году он организовал Центральный институт труда, называл его «своим последним художественным произведением». Жаль только, что пере стал заниматься литературой. Центральный институт труда! На Бережного пахнуло лето двадцать шестого. Тогда он впервые приехал в Москву. Его земляк, Ваня Владимирский, студент индустриально-педагогического института, восторженно рассказывал о небывалом в мире институте, где шел «великий тренаж трудовых движений». Студенты проходили мимо дома на Петровке, как мимо дома таинств. Там Гастев творил свою систему обучения приемам труда. Ваня Владимирский вместе с другими студентами индустриально-педагогического института был участни ком гастевских семинаров. «Семинарами поэзии труда» называли его слу шатели. Страстный пропагандист орга-энергетики, Гастев читал лекции у тисов, стан ков, производственных стендов. Здесь воспитывали страсть к машине. Здесь по стигали искусство работать с наименьшей затратой сил. Однажды Бережной пошел вместе с Владимирским на занятия семинара. Вступительное слово к очередному занятию сделал Гастев — небольшого роста, лобастый человек с упорным, но ласковым и мечтательным взглядом. Он демон стрировал наиболее рациональные приемы работы слесарной пилой. Это запомни лось на всю жизнь: четкость, скупость, своеобразная грациозность движений. В каждом движении была музыка оттренированных мускулов. Бережной тог да понял, что значит красиво трудиться. — Мы должны создать культуру труда, которая должна быть достойна электрификации, — убеждал Гастев слушателей. —. Добрый вечер, — произнес, входя в комнату, коренастый, медлительный молодой человек, похожий на Суровегина. — Это мой племянник Владимир Петрович, — представил его Суровегин. — Приехал из Владимира защищать диссертацию о роботах. По профессии —инже нер связи, по убеждениям — отрицатель искусства. Считает архаикой живопись и музыку, поэзию и ваяние. — Скажи, дядя, просто нигилист, — усмехнулся Владимир Петрович. — От рицать искусство нельзя. Оно существует. Но роль его слишком преувеличена. — Слышите, преувеличена роль! — возмутился Суровегин. — Чистейшей воды нигилизм! Искусство создает людей, Володька. Без него человек — идол. Проповеди о том, что наступил период, когда инженерные творения становятся главным в жизни человека, мы уже слыхали от Фриче, от разных западных «пророков». Фриче никто не читает, а Чеховым зачитываются. «Хованщину» по несколько раз .ходят слушать. — Слушают, читают, а что дали вирши и симфонии человечеству? — с ух мылкой вопрошал Владимир Петрович. — Больше, чем твои «сигналы». По его вероучению, Андрей Павлович, вы ходит — весь мир состоит из сигналов. Подчиняется сигналам! Создан сигнала ми! — горячился Суровегин. — Человек — это только живая машина для прие мов сигналов с кибернетическим аппаратом нервной системы. До такого догово риться... Да ведь художественная литература зовет в будущее, а твои работы ни-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2