Сибирские огни, 1962, № 12
После первой же рюмки на душе стало еще хуже. — Свобода! Нет ее, свободы! — проговорил Сергей, отбрасывая вил ку. — Человек в рабстве сам у себя. Он раб своих чувств! Федор Иванович покосился на Сергея, пустил вверх струю папирос ного дыма, она ударилась в потолок, и под ним поплыло голубое облако. — Ты вот встречался с Зайцевым, — заговорил он. — Вот такие во рочают большими делами, которые позарез нужны людям. Я уверен, что ■он чувствует себя свободным. Д а он просто не думает об этом! Он живет, работает для людей и для себя, конечно, чего-то добивается, о чем-то меч тает. Он деловито перестраивает мир. А ты копаешься в разной ерунде. Ощетинился против того, что человека делает человеком. Это ведь зверь немыслящий не имеет никаких обязанностей, никаких законов, никакого общества! —• Я не об этом... Я... о некоторых чувствах... Сергей одним махом проглотил из рюмки ядовитую жидкость, поню хал кусок хлеба и отложил его. — Ты стал пить слишком уж профессионально. Сергей молчал. Он спросил мысленно: «И все-таки есть чувства по рабощающие? Есть, есть! (Убеждая, он прижал к груди ладонь). Чувства радостные, как, например, любовь, возвышают. Ладно. Ладно. (Не зам е тив, Сергей согласно кивнул рукой и головой). Но ведь есть и другие чув ства! И ты был у них в рабстве!» — Как мама? — донесся до него голос отца. — Пока здорова... Тоня готовится к испытаниям. — Ешь, — отец положил на тарелку свинину. — Спасибо. «Разве страх, ревность, отчаяние не порабощают человека?» Отец заметил, что Сергей сердито усмехнулся, нервно забарабанил пальцами по столу, завозился на стуле, глухо покашлял. «Ведь ты же знаешь выражение: «Во власти чувства!» Во власти! (Сергей поднял перёд лицом палец, как бы говоря: «Обрати внимание. Во власти!»). — Ты чего? — спросил Федор Иванович, стараясь понять эти едва заметные жесты, через которые прорывалась неведомая жизнь Сергеевой души. — Так я... Вспомнил... одну чепуху, — рассеянно ответил Сергей. «Одни чувства дают свободу, другие уничтожают ее!» —• Да! — резко вырвалось у него вслух. Федор Иванович затаился, подсматривая, как внутренняя жизнь Сер гея пробивалась во внешний мир через жесты, через глаза, через жизнь всего тела. «Может человек освободиться от этих угрюмых чувств? Может! Для этого есть разум, черт возьми! И я освобожусь от них! — Сергей поймал себя на том, что уже поднял кулак, чтобы грохнуть по столу, но сдержался и подумал, что скрыл свое внутреннее, — уеду, к черту на рога! Уеду!» Увидев глаза отца, он понял, что выдал себя и, чтобы замаскировать форвавшееся наружу, наигранно весело воскликнул: — Ну, рассказывай, как у тебя идут дела в школе?! —• Со мной черт знает что происходит! — отец в недоумении пожал плечами, потом взглянул на дверь, быстро наклонился к Сергею и прошеп тал: — Трушу! Боюсь, брат! В школу иду, как студент, которому впервые доверили самостоятельно провести урок. — Неужели? — удивился Сергей. — Клянусь тебе! К занятиям готовлюсь, как никогда, и все мучаюсь: «А вдруг мои уроки скучные? А вдруг от них ребята ничего не получают? А вдрут педагоги ругают меня за бездарность?»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2