Сибирские огни, 1962, № 12

— Он, паразит, меня за человека не считает... Что под руку подвер­ нется, тем и бьет... Убегу, в огороде спрячусь, там и ночую. Убить грозит­ ся. Ночью вскочит, уходит. «Куда?» «По делам». А сам к Козюлихе. Брат„ не могу я так больше жить! Продам корову и уеду в город. Охотники ве­ зут водку, он все с ними лакает, по тайге таскается, а в колхозе работает шаляй-валяй! Женщина говорила, захлебываясь слезами, в полном отчаянии. Еще одна идиотская история! Д а когда же, черт возьми, перестанут мучить друг друга? Да когда же, черт возьми, все люди будут людьми? Все!!! —• А над Валькой как он измывается! — Не родная, чего уж и говорить... конечно уж... — промямлил брат. —■ Вспомню первого мужа, да так и зальюсь слезами. Я взглянул на спящую под красным одеялом худенькую девочку и скрипнул зубами. Будь проклят тот, кто ранит детскую душу! Я уже задыхался от ненависти к этому негодяю. — Чего это уж он, так уж, — робко пробормотал брат хозяйки. — Ты уж как-нибудь подлаживайся... не перечь уж... Я сразу почувствовал, что он безвольная мямля и напрасно взывает к нему сестра — не поможет он, струсит. — У меня накошено шестнадцать копен сена — получу деньги, коро­ ву продам и уеду. Вот только картошку жаль. Брат, мы с твоей Ниной уживемся, она меня любит... Я день и ночь выкручиваю руки по-домашно- сти. Я и рыбу ловлю, и копчу ее, и сено кошу, и за коровой хожу, и с кваш­ ней продыху не знаю, и в лес по грибы, по ягоды таскаюсь... —■Д а ты уж, конечно, убиваешься на работе... Чего уж там... Слышу, в кухню вваливается хозяин: — Холера узкоглазая! Колода полоротая! — изощрялся он. — З а ­ дарма, что ли, вывалила им жрать кучу рыбы?! — Ты бы хоть брата постыдился, — проговорила хозяйка, и тут же раздался удар, вскрик, грохот табуретки. Девочка испуганно села на кровати, в ужасе прижалась в угол. Меня будто ножом полоснуло. Я вскочил, погладил головку ребенка. — Ты, Валюша, не бойся, не бойся! Под руки мне попался фотоаппарат. Схватил его за ремешок и вы­ бежал на кухню. Бледный, перепутанный брат хозяйки прижался к печке, сама хозяй­ ка поднималась с пола, а хозяин уже отвел назад для пинка ногу в здо­ ровенном сапоге. Я подскочил, молниеносно прижал к глазу свой «Зоркий», и вспышка осветила хулигана. Он опешил, опустился « а сундук. Я помог встать хо­ зяйке. — Теперь вы не открутитесь! — сказал я. — Наглядный доку­ мент, — и похлопал по кожаному боку «Зоркого». — Да как вы смеете, мерзавец, поднимать руку на человека! — Я кричал на него, я обрушил на него всю свою ненависть, а он трусливо упрашивал не печатать снимок. Эта глыба из одних железных мускулов, этот здоровенный мужичище су­ етился, изгибался, был жалок. — Вы хотите жить так: «Что хочу, то и делаю?» Нет, мы вам этого не позволим! — орал я на него. — Есть законы, которым вы обязаны под­ чиняться! Потом я оделся и ушел. Уже чуть светало. Я добрался до следующего колхоза опять пешком. И вот сейчас сижу на далекой ферме, среди осенней ночи и пишу. Пишу для тебя. Говорю для тебя. Думаю о тебе... И еще я проверял себя: могу ли я писать, смогу ли я быть журналистом. Смогу! Слышишь смогу!»