Сибирские огни, 1962, № 12

Дуся подоила Снегурушку, и та степенно легла, как мать, сознаю ­ щая, что она кормилица. Величаво подняла рогатую голову, закрыла глаза с прекрасными длинными ресницами и, не торопясь, стала жевать свою вкусную жвачку. В стороне от стада бились два огромных быка — рыжий и черный. Трещали и клацали рога. Пастух скакал к ним на коне, хрипло крича и щелкая бичом... Я не стал ждать попутной машины, простился с Дусей и пошел в со­ седний колхоз пешком. Д о него было километров пятнадцать. Мне нуж ­ но было повидать молодого тракториста Леню Цыкунова. Дорога тянулась среди сжатых полей. Вдали облака лежали прямо на земле. Какие-то колючие семена облепили мои брюки до колен. Они так вцепились, что их трудно было оторвать. Я шел, насвистывая, сбивая палкой засыхающую на обочинах, об ­ лепленную паутиной, траву . От ударов взлетал пух с семечками, плы.я по ветру. Я насвистывал и мечтал о том, как я начну учиться, а потом буду вот так же ходить и ездить. / "Мне нравилась эта работа за то, что она «с перцем». Все время в гу­ ще жизни, в гуще страстей. Весело ошпарить подлеца фельетоном, еще веселее поддержать хорошее дружеским словом. И еще мне нравилось вот так все время быть в дороге. Вот так идти. Быть наедине с полем, с ветром, с облаками. Ведь это же все Родина. Это ж е я с ней лицом к лицу. Славно! Вот я иду — вольный, свободный. Какое восхитительное ощущение свободы! Откуда взялось это ощущение? Дорога нырнула в лес. В волосах моих запуталась золотая листва. Никто меня не гонит, я свободный. И тут у меня все окончательно определилось в душе. Я мгновенно додумал те мысли о свободе, любви и долге, которые родились еще раньше, но к которым я относился недо­ верчиво. И таким смешным и нелепым показался мне мой мальчишеский «бунт» против законов и требований. Я всю дорогу фотографировал. Мне хотелось создать для себя а л ь ­ бом «Моя Родина». Осень. Сухая, пестрая, ослепительно-солнечная осень. Березы ли ­ монные, осинки красные. В обрывистых берегах синие речушки. Просве­ чен каждый лист, каждая ветвь. Лес налйт до вершин сиянием. Цветные деревья светятся и озаряют все вокруг. Пахучий, хрустящий слой листвы такой чистый, что ложись на него в белом — не испачкаешься. В золо ­ тых, трепещущих, сквозных рощах нарядно. Стелется тревожный шепот листопада. Уже осень. Лес! Почему же я сейчас люблю тебя больше, чем летом? Ты полон шуршания и хруста. Почему же так тревожен твой шум? Почему у тебя иным стал голос? Я слушаю и понимаю: листья твои не шелестят по-лет­ нему мягко, а, сухие, дробно стучат и трещат. Из чащи горохом брызнули на дорогу твои белощекие, зеленые си­ нички в черных шапочках. Юркие, непоседливые, как бесенята, они шны­ ряют с дерева на дерево. Сядет плутовка, а из-под нее листья падают. Птичек не видно, о них узнаёшь только по листьям. С той ветки посыпа­ лось и вот с той, и с нижней, и с верхней — это прыгает, порхает внутри желтой кроны комочек зеленых перьев. Лес! Тебе радостно теньканье обитательниц твоих? На широкие, плоские лапы елей насыпалась золотая листва, за с т ­ ряла между темных хвоинок. Над пустынной дорогой паутины опустились с веток. А к паутинам 5 , «Сибирские огни» № 12.