Сибирские огни, 1962, № 12
Устроились на берегу в леске. Распалили костер. Евдокия Семенов- •яа все подкладывала Тоне вареные яйца, огурцы, лепешки. Уж очень ей правилась девушка. «Видать, самостоятельная, не то что разные там вертихвостки. Хороша пара Василию». Козодоев отказался от еды и пошел на берег. Уже было темно, а над землей все тлела полоса заката, сверху золо тистая, а у земли — сиреневая. От нее на реке, будто застывшей, остек леневшей, горели бледно-сиреневые пятна. Оба берега со всеми их изги бами очертила сиреневая кайма. На сияющей полосе заката чернели ос троверхие ели. Козодоев сидел на берегу и смотрел на все это. И ему казалось, что он счастлив. Многие ли умеют дорожить идущим мигом? Некоторым он кажется обычным, не очень интересным. А счастье, дескать, где-то еще далеко. А пройдет настоящий миг, оглянется на него потом человек и поймет, что в этот вечер он был счастливым. Но он, Васька, умел пони мать идущую минуту. А, может быть, для счастья ему нужно было не так уж много? Гаснущий закат , река в сиреневых берегах, ели на золотистой полосе, корзины, промокшие соком, запах клубники, теплая тьма в лесу и какой-то порыв в душе... Много это или мало? Ведь это же все Родина. Козодоев задумался, не заметил, как подошел к костру. И мать и Тоня утомились и, кажется, спали. На поляне трава и цветы по колено. Козодоев лег в них. И скоро сквозь дрему услыхал: где-то близко булькает родник. И где-то совсем рядом сильно пахнут марьины коренья. Или это они пахнут и^ сна? С Козодоевым так бывало: заснет, и вдруг приснится ему шелест листвы и запах шиповника. А потом весь день ходит он от этого счаст ливый. А сейчас? Тоже приснилось? Но, что бы там ни было; а марьины ко ренья пахли. И родник уверял: «был, был, был»... Тут кто-то из ягодников крикнул на берегу: — Лодка пришла! Эгей! Плыли, Василий дремал, и сквозь дрему и тьму все представлялось ■ему фантастическим, и его волновали и бульканье весел, и скрип уклю чин, и свежесть реки, и дыхание Тони. Потом во тьме брели домой, Василий с матерью уговаривали Тоню переночевать у них, и Козодоев радовался тому, что она согласилась, и уже дома ласково и сонно ворчал на мать: — Д а ты не возись с этой ягодой, а лучше заваливайся на боковую. Он слышал, как в соседней комнате Тоня ложилась спать и под ней .-»венели диванные пружины. И только закрыл глаза, а тут уже и запахло с какой-то поляны клуб никой, ивовой корзиной. Ягода всю ночь так и рябила и лезла в глаза, яркая, красная. А невидимый родник все выговаривал не то «буль-буль», не то «был-был». А потом Козодоев слышал какой-то гул, шум, ощущал холодок, и от этого сон был еще крепче и вкуснее. А когда проснулся, его изумило сверкание утра в открытом окне. Прошла гроза. Во дворе сияли мокрые березы, с веток шлепались, вспы хивая, капли, от стволов падали лиловые тени. Пахло мокрой листвой, дождем и цветами. Белые, вымытые стволы стали еще белее, атласней. Было жаль, что прозевал грозу, что что-то свершилось на земле без него. И вдруг всю душу пронзила грусть. Почему? Не от того ли, что он последние дни в этом стареньком доме, что два-три года он будет в раз луке с Тоней? И чем кончится эта разлука?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2