Сибирские огни, 1962, № 12
Летчик, по-медвежьи тяжело и мягко, расхаживал по комнате, и его фигура сразу же сделала заезжую избу уютной. — Узбеки говорят: «Ученым быть легко — человекам быть труд нее», — стелился его необъятный голос. — Желаю вам быть настоящим человеком! Гуль разливал вино в стаканы, в кружки, готовил бутерброды. Все это он делал с удовольствием, с любовью. — В снежную бурю в заезжей избе встретились разные люди, — ос тановившись среди комнаты, говорил летчик. Лицо его посветлело. — Они по-свойски отметили радостный день одинокого путника. Хорошо! Гуль разносил вино и бутерброды, увлеченно приговаривая: — Прошу! Умоляю! Отведайте! — Мы перебрасывали на нашу далекую северную базу бочки бензи на. Впрочем, это проза. В пути нагрянула буря. И вот — вынужденная посадка. Замерзшие, голодные, снегом занесенные, под вой и рев ветра вошли в избу. И нас встречают люди вином и бутербродами. Это поэзия. Д а здравствует наша земля, которая дарит путникам во время вьюги та кие избы, таких встречных и такие пылающие печи. Их сложили неведо мые люди и неведомые люди распалили в них огонь для нас. Спасибо лю дям! На такой земле можно жить! Пью за нее! Сергей взволнованно слушал летчика. Должно быть, много полетал и поездил этот человек, много повидал и перечувствовал. На Сергея так и дохнуло от него суровой, мужественной и необыкновенной жизнью. Все хорошо устроились около печки, грели руки, слушая шум пурги. В такие минуты обыкновенно возникают интересные разговоры. И если бы не та неловкость, которую испытывал Сергей рядом с Тоней и Козодо- евым, ему бы стало совсем хорошо! И он вдруг понял, что завидует Тоне и Козодоеву. Ему захотелось быть таким же, как этот летчик. Ничего не нужно: просто — в глухую тайгу лететь с бочками бензина. И чтобы ря дом сидела штурманом Фаина. Пусть продолжались бы их полеты всю жизнь. Распахнулась дверь, и из клубов стужи прозвучал немного хриплый голос: — Добрый вечер! Нюра была в полушубке, в шали. У нее все тот же смешной нос с раздутыми ноздрями, как у деревянной лошадки, и так же все на ней не по росту: валенки велики, рукава полушубка закрывают пальцы. — Нюраха! Привет! — Гуль бросился к ней, стаскивая с нее полу шубок. — К нашему огоньку! — покрыл общий шум голос летчика. У Нюры лицо задубело от степного ветра, губы шершавые, нос шелу шится. Вся она окрепла, раздалась, стала уверенной. — Ну, дружки неразлучные, каким это ветром вас занесло?! — спро сила она. — К тебе, милая, к тебе, — зачастил Гуль. — Но о деле — потом. Анна! — он подал стакан. — У Сергея день рождения! — Ты, Сережа, в школе у нас блистал. — Нюра подняла стакан. — В тебя все верили. И ты, конечно, всех нас заткнешь за пояс! — Она вы пила и сморщилась.— Душ а изболелась, как-то у нас там в кошаре. Все тепло, поди, высвистало. Живем среди степи. Как понесет, как завоет — свету белого не видно... И сено еще не подвезли. А как его подвезешь? Вон что на улке творится. — Она сладко и громко зевнула, закрывая рот огрубевшей ладонью. — Ой, батюшки! Устала я сегодня, беда. Перено чую, а утром к своим чабанам да овцам. — Ты расскажи, что у тебя тут произошло? — спросил Козодоев, подавая ей кружку чая.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2