Сибирские огни, 1962, № 12

онер! Рука с газетой опускается, и я вижу... Евгения Семеновича, нашего дирек­ тора. Что его привело сюда, в сквер, в такое раннее утро? Мое «здравствуйте» звучит как вопрос, и вся я — сплошные, неразрешенные вопросы: «Ну, как урок? Как мне держать курс? Так? Или все менять?» Но я молчу. И слышу в ответ: «Здравствуйте». И вижу, как мне кажется, не совсем обыкновенную щедрую улыбку. В ней было все: и одобрение, и смешинка бывалого человека. Нет, не «здравствуйте» сказал мне директор, он слышал мой немой вопрос и тоже немо ответил: «Так держать!» С тех пор меня не покидает желание спросить у Евгения Семеновича, как он попал в то утро в сквер? Случайной была эта встреча или нет? Много месяцев прошло с той встречи, но я не спрашиваю и знаю, что не спрошу: хочу верить, что встреча была не случайной. Я буду «так держать!» И все-таки в чем же был прав Аркадий Иосифович? СПАД ИНТЕРЕСА Было бы несправедливо утверждать, что спада интереса к гуманитарным предметам не существует, разве сама я не столкнулась с «модным» рассуждени­ ем: «Мы — пополнение рабочего класса. Знание стихотворных размеров Пушкина и Лермонтова ничего не прибавляет к нашему делу. Мы не собираемся быть лите­ раторами. Главное — сдать экзамен...» Смысл тревоги за судьбу нашего предмета в старших классах не уклады­ вается в рамки методических споров, это и не частный вопрос эстетического во­ спитания. Речь идет о литературе, как могучем средстве воспитания человека будущего. Однако не секрет, что возникло противоречие между огромными возможно­ стями воздействия литературы на личность и той ролью, какую играет литература как учебный предмет в жизни наших учеников. В самом деле, часто ли учащиеся пользуются тем багажом знаний, которые мы старательно из урока в урок даем им? Часто ли решение жизненных вопросов они находят на уроке литературы— уроке человековедения, да и применимо ли к нашим урокам такое определение? И почему, наконец, вопрос о состоянии преподавания литературы особенно остро встал в последние годы? Мы не ставим перед собой задачу рассматривать эти вопросы во всех аспек­ тах. Обратимся к программе по литературе в 10 и 11 классах. Программу бывше­ го 10 класса механически поделили на две части — так «родилась» программа по литературе для одиннадцатиклассников, без всякого учета особенностей этих учащихся — ведь в 11 классе у нас сидит не десятиклассник-переросток. Механическое деление программы на две части привело к тому, что мы изу­ чаем в десятом классе творчество А. М. Горького на протяжении нескольких ме­ сяцев, «Молодую гвардию» — месяц. Очень трудно удержать в течение месяца интерес на повести «Мать», когда жизнь «подбрасывает» нашему десятиклассник ку каждый день множество вопросов, и ответить на них надо не только системой внеклассных мероприятий, нц и учебным курсом литературы. До сих пор и в 11 классе изучается история литературы. Я не против истории, потому что по опыту знаю, как может учить мыслить Писарев, как может заставить волноваться Бе­ линский, как на многие сегодняшние вопросы можно ответить Пушкиным, Тол­ стым, Чеховым и Горьким. Но как бы ни была совершенна методика, как бы ни стремились мы «увязать» и «согласовать» литературу далеких лет с тем, что волнует сегодняшнего ученика, очень часто и сами ученики замечают искусствен­ ность таких увязок; тогда естественно возникают иронические улыбочки, сме­ шок, скепсис. Как это ни кажется парадоксальным, но на наших уроках литера­ туры ученики ловко «разбирают» героев всех веков и всех народов, но не встреча­ ются со своим современником. Именно в этом надо видеть одну из причин слабой связи преподавания лите­ ратуры с жизнью. Другой причиной, заставляющей пересмотреть кое-что в мето­ дике преподавания, является, на наш взгляд, сам ученик, ученик школы нового типа. Долгое время десятиклассники, к которым я пришла как учитель, оставались для меня «вещью в себе». Я стремилась взять на вооружение педагогическую технику: такт, индивидуальный подход — но и от этого ни один ученик не ста­ новился мне ближе. Поделилась своими сомнениями с Цецилией Леонтьевной Рукиной — учителем-историком. «Посмотрите, какой ученик сидит перед вами? Это не тот безликий, который в курсе методик спокойно поглощает все, что мы даем ему на уроке, и не тот, каким он был лет пять назад. Учли вьг это? — спрашивает Цецилия ’ Леонтьев’ на .— Или преподаете по-прежнему? Подумайте». И я думала, думала о школьнике, который сидел передо мной. Становилось