Сибирские огни, 1962, № 12

Вперегонки по Большому Порогу Беспокойный человек капитан-наставник Лабадзе! Торопит караваи — впе­ ред, вперед! Мы были уверены, что догоним его сразу за Бельмо. Ничего ¡подоб­ ного! Когда это только он успел протащить через Большой Порог больше десятка судов? На расстоянии такая возможность представлялась вполне реальной. Копда же мы сами добрались до «Семиверстного», то, что сделал Лабадзе, приобрело отте­ нок фантастики. Порог напоминает о себе задолго до приближения к нему. Если и прежде на поверхности Тунгуски часто попадались шапки пены от горных ручьев, не впадаю­ щих, а падающих в реку, то теперь пышная белая пена пузырится от берега до бе­ рега. Вода в Подкаменной мягкая, щелочная. Когда сюда ходили пароходы, за один рейс они начисто очищали котлы от накипи... Снова на мостике рядом с лоцманом и капитаном вместо штурвального Ва лентин. И Саня Округин — «кошачьи глаза», лучший рулевой, которого Юрий Сергеевич если не до конца навигации, то уж до конца рейса определенно закре­ пил за ночной вахтой, — тут же. И Коля Кутузов. И механики поднялись наверх. Вот-вот начнется самый главный экзамен для корабля. Вода за бортом мало-помалу вскипает. Пока ничего особенного. Точно так же было ¡в Щеках. Но это, как говорится, присказка — подпорожек... • Ага — река стала круче, течение сильнее, скорость резко упала. Первый слив! «Севастополь» идет за нами как ни в чем не бывало. Да и пятьсот пятый тянет. Юрий Сергеевич переглядывается с Кабановым. Главный механик понимаю­ ще моргает, манит пальцем Эрика. Оба спускаются вниз. Пятьсот пятый, мелко вздрагивая, как загнанная лошадь, останавливается ■— да, да, останавливается посреди беснующегося потока. Может быть, что-то случилось с машинами? Ничего подобного: оба двигателя дают свои законные четыреста оборотов. Неужели такая махина не может спра­ виться с водой? А что же «Севастополь»? Он был только что рядом с нами. Наверное, он об гонит нас, — у него двигатели на триста сил мощнее, чем у рефрижератора. «Севастополя» не видно. Не справившись с течением, он быстро оплыл на ­ зад и скрылся за поворотом. Капитан кричит что-то в переговорную трубу механику. Тряска усиливается. Ого! — Павел включил добавители. Стрелки тахометров прыгнули к отметке 420. Это — предел. На таком режиме двигатели могут работать минут пятнад- цать-двадцать. Рефрижератор медленно подается вперед. Так медленно, что сра­ зу и не заметишь. Рядом, на берегу — большая коряга. Ее конец все время был вровень с крайним оконным переплетом рубки. А теперь коряга по миллиметру — не больше! — уходит назад. Половина коряги... Три четверти... Еще чуть-чуть, и... снова задранный кверху отросток корня сравнялся с крайним оконным переп­ летом. — Вали влево! — командует Яков Иванович. — Попробуем у того берега проскочить. У «того берега» сплошная каменая стена. Близко подходить нельзя—расши­ бет. Валентин с трудом выравнивает корпус. Занудливо дребезжит стеклянная пе­ пельница на столике. Замечаю на скале глубокую трещину — ориентир. Она как- раз напротив. И не движется — ни влево, ни вправо. Павел просовывает голову в рубку, вопросительно глядит на капитана. На лбу у него крупные капли пота, руки в масле — впервые за весь рейс. В машин­ ном отделении и мазаться-то нечем, там всегда хирургическая чистота. Павел де­ лает непонятный жест. Юрий Сергеевич пожимает плечами. Голова скрывается. Стрелки тахометров сваливаются еще дальше вправо: 425, 430... Откуда эти обороты! Ведь ,не могут двигатели выжать больше, чем они в состоянии! Юрий Сергеевич показывает глазами на приборы Валентину. Тот вздыхает. Трещина на скале вздрогнула и начала удаляться. — Ура!— кричит Санька Округин. — Тихо, сынок! Не шебутись! — хмурится Яков Иванович. ...Я уже сбился со счета, сколько раз Валентин перегонял корабль от берега к берегу. Коряга — трещина, коряга — трещина... Полметра вперед — метр назад. Метр вперед — полметра назад... Павел как-то ухитряется в этой свистопляске давать небольшую передышку двигателям, опять включает добавители, откуда-то выцарапывает сверхлимитные обороты,— ничто .не помогает! Метрах в пятидесяти справа — ручей. — До него доберемся, — считай,' прошли... — вздыхает Яков Иванович. А до ручья по-прежнему пятьдесят метров.