Сибирские огни, 1962, № 11
Федору Ивановичу захотелось ударить его. Но тут же показалось противным то, что всюду нужно бороться, трепать себе нервы. Все это муторно! Да и какое дело, в конце концов, до других. Пусть каждый рас хлебывает свою кашу. Но тут же поймал себя на этих мыслях. «Привык отсиживаться в углу! Какая дичь!» — Считай, что наш разговор с тобой еще не окончен! Федор Иванович вошел в свою комнату, увидел портретик Вероники. «Зачем повесил? — подумал он. — Софья заметит— ей будет неприятно, а я для нее стану жалким. Да и перед Сергеем неудобно». Он, злясь на себя, снял портретик, спрятал его в чемодан и заторопился на работу... Сергей умылся ледяной водой, но свежесть не пришла. Опаляя самолюбие, из головы не выходили слова отца: «Я — сме шон! А? Конечно, смешон! Но подождите, я вам еще покажу. Смеется тот, кто смеется последним! — мысленно говорил кому-то Сергей. — А, действительно, чего я ищу? Чего я хочу? И зачем я?» Он отмахнулся от этих мыслей, крикнул: — Бабушка! Завтрак! Бабушка приплыла в комнату, неся сковородку с жареной картошкой и колбасой. Она, жалеючи, посмотрела на Сергея, вздохнула и спросила: — Как дальше-то жить думаешь, Сереженька? Сергей чуть не подавился картошкой: — И ты туда же?! Давай — учи, учи! Указывай, командуй! Может быть, я и картошку жую не по инструкции? — Да я ведь что... Больно у тебя все как-то нехорошо... Не простой ты, тепла в тебе нету, — и бабушка вышла. Сергей даже стукнул кулаком по столу. Еда не лезла в рот. Он бро сил вилку, оделся и ушел. Воздух был полон морозной золотой пылью. Снег под ногами тре щал. Сергей прочитал на заборе объявления, заросшие инеем. Купил га зету и тут же у киоска заглянул в отдел объявлений—«подходящей» рабо ты не было. Тогда он съездил на машиностроительный завод: там в отде ле кадров предложили ему пойти учеником слесаря. «Уйти из института, чтобы поступить учеником на завод? — со зло стью подумал Сергей. — Что за чепуха! Вот ведь какая чертовщина по лучается!» Хорошо бы забраться от всего этого подальше в глухую тайгу и жить в лесной сторожке, где-нибудь на безымянном ключе, смотреть, как на заре приходят пить сохатые, как белка нанизывает на сучья грибы. Он брел по улицам, перебирал в уме всякие работы, и на душе у не го было противно: одна работа ему казалась унизительной, другая — неинтересной, а третью он не мог выполнить. Вот, пожалуй, на курсы шо феров он бы пошел. Шофер сам себе хозяин. На бесконечных дорогах у него есть хоть какая-то независимость. Но курсы не открывались. Сергей вспоминал институты, и ни один не трогал его душу. «Что же я люблю?» — наконец возмутился он, и никак не мог понять—какое при звание дремало в его душе. В уме все вертелись, ставшие уже шаблонны ми, мечты многих школьников: быть блестящим артистом или художни ком, или музыкантом, или писателем. Манила шумная слава. Но разве достигнешь ее, не имея таланта? А Сергей не ощущал в себе той силы, которая бы крылато несла его к ясной цели. Унылые мысли внезапно оборвались: из ворот большого дома вышла Фаина. Дом был окрашен сиреневой краской. Он отбрасывал отсвет, и Фаина шла по сиреневому снегу. Все злое, раздраженное в Сергее вдруг осветилось радостью, потянулось к ней.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2