Сибирские огни, 1962, № 11

рещился запах рыбки. А ведь скоро появится второй ребенок. Софья нико­ му не говорила об этом. Молчал и он. Путаясь в тяжелой дохе, которая мела по снегу, Вересков бросился к прежнему дому, остановился у окна. У Софьи лицо озабоченное, уста­ лое. Сережа после купания раскраснелся, а глаза сонные. Вересков почти побежал обратно. Доха шуршала по сугробам, остав­ ляя широкий след. Федор будто споткнулся у калитки Ермолаича. Новая квартира пугала, страшно было оставаться одному. И он опять пошел к Софьиному дому: хоть разок взглянуть на сынишку, безмолвно попросить прощения. Но еще издали увцдел, что в окнах уже темно. Доха показа­ лась необыкновенно тяжелой и жаркой. От ее тяжести подгибались ноги. Федор пошевелил плечами, и мокрая рубаха, словно крахмал, заскрипела о шелковый подклад пиджака. «Что это со мной?» — подумал Вересков. Он пошел к дому Вероники, с трудом волоча ноги, как будто его доха ста­ ла чугунной. Едва он скрылся в переулке, Устинья постучала к Софье Сергеевне. Та еще не спала: мучила бессонница. Зажгли свет. Сели чаевать. — Федор сейчас торчал под твоими окнами,— шепнула Устинья. Лицо Софьи Сергеевны потемнело. Слово «торчал» было унизитель­ ным для Федора, а она не хотела этого унижения. И вообще не могла пе­ реносить, когда люди касались Федора. — Глазел, глазел в окно и ушел, а потом снова рысью прибежал, а ты уже и свет задула. Видать, сосет под ложечкой. Вернется он к тебе, Сергеевна, вот помяни мое слово. Повертит, повертит хвостом и вернет­ ся,— все шептала красивая, с могучими плечами, Устинья. — Не наше это с вами дело, в чьи он окна смотрит и чего он хо­ чет,— сухо и спокойно возразила Софья Сергеевна, глядя в угол.— Чело­ век он умный и сам знает, что ему делать. — Все они одним миром мазаны,— возмутилась Устинья.— И ты не скромничай, не давай на себе ездить. Доведись до меня, так я бы ему уст­ роила тарарам: земля бы под ним загорелась. Как миленький сидел бы дома. Больно уж ты, Сергеевна, терпелива да горда. Он тебе за это спа­ сибо не скажет. Иди в школу, к директору, подними шум, а они сообща навалятся, ему и податься будет некуда. — Я не нищенка, и подачек мне не нужно! — вспыхнула Софья Сер­ геевна.— Руки есть, голова есть — и детей... Сережу выращу. А унижать­ ся, верещать по-бабьи... нет уж, извините! Устинья прищурилась, глядя на соседку, задумчиво отколупнула при­ сохшую к клеенке расплющенную крошку и тихо согласилась: — Так-то оно, конечно, так. Принижать себя нечего. Еще молода — не пропадешь.— Но взглянула на соседку с недоверием. Оставшись одна, Софья-Сергеевна посмотрела, как спит мальчик, и, задув лампу, легла. Уж не раз приходилось ей обрывать этих жалеющих. Они пытались шептать ей на ухо о том, что делает Федор. Но она под этим сочувствием угадывала страстное любопытство сплетников. Она не могла понять, любит ли она Федора или уже все умерло. Она чувствовала только усталость и горечь. Д а мучила мысль о детях: нелег­ ко им будет расти. Федор же... бог с ним! Пусть живет, как хочет, для нее он отрезанный ломоть. Уехал бы куда-нибудь с глаз долой. Вероника, отложив томик стихов, встала из-за стола, потянулась. Стол завален грудой книг, но прибирать было лень, и она, сунув руки в карманы пестрого халатика, ходила, насвистывая вальс. Она не любила заниматься хозяйством, и поэтому все было разбросано, растолкано по-