Сибирские огни, 1962, № 11

С покрасневших, сморщившихся пальцев текла мыльная вода, шле'- палась пена. Куча грязного белья лежала на полу. «А что можно сделать? Скажите же, как можно быть красивой, если изо дня в день не убывает эта куча, если изо дня в день нужно чистить кастрюлю картошки, мыть пол. Ребенок на моей шее. Весь дом на моей шее. Да еще и восемь часов службы на моей шее. Скоро появится второй ребенок. Как тут быть кра­ сивой? Но имею я право на счастье или нет?» «Шорк, шорк»,— ожесточенно трет кусок мыла. По железной гофри­ рованной доске расплескалось, прилипло красное платье. «Я ходила оборвашкой, работала с детства, была и штукатуром, и почтальоном, помогала маме, многодетной семье. Так имею я право на счастье хоть сейчас или нет? И разве я не помогала Федору встать на но­ ги? Разве я не отдала ему свою жизнь?» Слеза, недоползшая до подбородка, превратилась в полоску. Поясни­ ца болела, ноги дрожали, а конца стирки и не виделось. Софья Сергеевна тяжело опустилась на табуретку. На «ходиках» резко дернулась гирька— чугунная еловая шишка. Уже было два часа. И вдруг, обжигая, пронзило все ее существо: «А может быть, он сей­ час...» Даже тошнота подкатила к горлу. Софья Сергеевна подошла к окну, прижалась лбом, загородила гла­ за от лампы, приставив ладони к вискам. В темноте проступила пустын­ ная улица. Софья Сергеевна хватала пальто, шаль, а сама чувствовала себя ничтожной, бессильной перед тем, что надвигалось на нее. Она выбежала в сени, ногам стало очень холодно. Глянула, а они бо­ сые, в сандалиях. «Боже мой, совсем уж одурела!» Вернулась, натянула сапоги и бросилась по пустой улице к школе. В окошке ее горел огонь. О, какое счастье, что горел этот огонь! Софья Сергеевна привалилась к мокрой ограде, смотрела на окно. Федор сидел за столом и что-то писал. Лицо его было строгое, груст­ ное, усталое. Никогда она еще так не любила этого грубовато-резкого, не­ покорного человека. Значит, как же невыносим ему собственный дом, не­ выносима она, если он сидит в пустой школе! Горькая обида переполнила ее. Еще никто так не попирал ее достоинства, так не оскорблял в ней чело­ века. Тяжело ступая, Софья Сергеевна уходила домой. Вот заскрипел ставень, застучал о ветку единственный листок. Вот сквозь шум ветра донеслось, словно бы кто-то рубил дрова, кто-то далеко закричал, где-то за тридевять земель выстрелили, между деревьями за­ свистели, что-то мягко и глухо ударилось, кто-то бежит босиком. Софья Сергеевна испуганно оглянулась — никого: это шлепал по тропинке дож­ дик. И вдруг застучало, застучало, точно кулаками в ставень. Кто, где, зачем? И снова только ветер шумит. Опять что-то заскреблось, наверное, ветки о плетень. В пучине тьмы зататакало, как пулемет, и ровно бы за ­ трубила труба, а потом мрачно проухало, как в барабан. Вдали топал бе­ гущий. Куда он? Откуда? Почему? Страх пронизал Софью Сергеевну. Она была уверена, что в эту ночь что-то случится. Охватило предчувствие несчастья. Даже показалось, что ее убьют в эту ночь. Вздрагивая от малейшего стука, бросилась к дому. Вошла в сени, сжимаясь, ожидая удара в кромешном мраке. Дрожащей рукой закрыла дверь на крючок, вбежала в избу. Здесь при свете лампы стало легче. Она разделась, постояла, приходя в себя от приступа непонятного ужаса. Теперь хотелось упасть в кровать. Но лежала груда белья, стояло