Сибирские огни, 1962, № 11

— Ночь-то на семерых теперь ездит,— слышится сипловатый голос секретаря,—то выяснит, то затянет, то опять вызвездит, то опять дожди­ чек вспрыснет. — Осенние ночки с норовом,— соглашается старик, вытаскивая изо рта у лошади лязгающие о зубы удила.— Но-о! Окаянная! Хорошего би­ ча тебе влить! Теплынь. Безветрие. Язычок пламени над спичкой не шевелится. За плашкоутом, который будто и не плыл, извивались лунные змеи. Но почему же все это простое, будничное, сегодня виделось Вереско- ву таким прекрасным, полным глубокого значения? Может быть, потому, что выше всех и прекраснее всех казалась недвижная всадница на белом коне? Месяц светил ей прямо в лицо. Вересков схоронился в тень от воза с сеном, но ему все равно мнилось, что Вероника пристально смотрит на него и улыбается. Стало так тревожно и счастливо, что он тихонько за ­ смеялся. Отошел на цыпочках. В щеку хлынула теплая волна воздуха — это прямо в лицо вздохнула дремлющая лошадь. Вересков нащупал в кармане огурец, положил на ладонь, большие, нежные губы забрали его, раздался звонкий хруст. На носу плашкоута в будке тускло горела керосиновая лампа, осве­ щая за малюсеньким столиком строгую хмурую кассиршу. Она продавала билеты. Огромная тень от нее шевелилась на фанерной стене. Около дверцы сгрудились шоферы, шутили с девушкой, смеялись. Особенно старался колхозный шофер Вася, по фамилии Немножко. Ни­ зенький, большеротый, с утиным носом, в кожаной тужурке, сбитой на ухо кепке, он беспрестанно острил и сам же первый хохотал над ост­ ротами. Вересков подумал, что здесь-то Вероника не увидит его. — Слышь, Николай! А ты что билет не берешь? — сердилась кассир­ ша на чумазого, рябоватого шофера.— Пушкин за тебя возьмет? — Он оглох на левую пятку, охромел на правый глаз! — скалил зу­ бы Вася Немножко. — Ну, что ты за человек? — рассердилась1кассирша.— Околесицу какую-то несешь! — А я, девонька, человек простой: со мной рядом постой — будет карман пустой! — Вот язык без костей! — усмехнулся пожилой шофер.— Шут го­ роховый! — А я, дядя, университет прошел: в одну дверь вошел, в другую вышел! Каждая реплика вызывала взрыв смеха. По живописной, грязновато одетой толпе шоферов от лампы ползли блики и тени. Верескову показалось, что Вероника опять пристально смотрит на него. Прячась за возами, он прошел на корму, поднялся по лесенке в рубку, похожую на сарай. Здесь молчаливый, лохматый Ермолаич в ватной те­ логрейке дымил ядовитой махоркой и вертел большущий, как тележное колесо, штурвал, передвигая руль-бревно. В рубке была темень — только в окно без стекол косо стелился свет месяца. И отсюда виднелась Вероника, и опять Вересков был уверен, что она в упор смотрит на него. Плашкоут мягко стукнулся о причал. Вероника, словно - очнувшись от сна, первая съехала на землю, уда­ рила каблуками коня и поскакала к селу. Вересков, сбежав на берег, смотрел на всадницу. Ему мерещилось, что она уносится, повернув голову, глядя на него.