Сибирские огни, 1962, № 11

И золотеющая осень, В березах убавляя сок, За всех, кого любил и бросил, Листвою плачет на песок. — Блистательно! Всю дорогу не сходят с языка эти строки! Я помча­ лась на станцию: отец проезжал с экспедицией к Амуру. Скачу обратно, а в голове все стихи! А вы, нелюдим, скучаете? — В лесу скучают только безнадежные сухари,— угрюмо буркнул Вересков. Вероника, не спуская с него глаз, щелчком бросила вверх папиросу, сломила еловую веточку и внезапно стегнула жеребца. Он взвился на ды- ■бы, ринулся по кустам к дороге. Таял синий дымок над окурком в мокром брусничнике, колыхалась лапа ели, с которой сломили ветку, качались березки, где проскакал конь. Вересков бросился следом — темная всадница, пригнувшись к гриве белого коня, уже далеко неслась к переправе. В кустах послышался шорох, вышел Саша Грохотов. В ватнике, в бо­ лотных-сапогах, с двустволкой на плече. К поясу его привязан рябчик. — Э, и ты вылез в лес! — обрадовался Саша. — Голова трещит, вышел проветриться. Закурили. Вересков любил этого честного, вечного бобыля, который в стакан чаю почему-то клал ложку масла, документы и деньги носил в сплющен­ ной папиросной коробке. Он был очень тощий, по птичьи голенастый, и, шагая, будто не сгибал ноги в коленях, а просто переставлял их, сильно подпрыгивая. Зарплату Саша почти всю отсылал своим старикам и жил по-студен- чески скромно. Вместо папирос курил махорку, а в обед с веселым аппе­ титом ел только вареную картошку да соленые огурцы. Но никто не слы­ хал от него жалоб. В классе, окруженный ребятами, он возбужденно колдовал над свои­ ми колбами, ретортами. Из них вылетали клубы каких-то зеленых, синих, желтых газов, вились язычки фиолетового пламени. А Саша, махая рука­ ми, громко объяснял химические формулы... Вересков появился у переправы, когда уже стемнело. Он сразу уви­ дел на плашкоуте белого коня, освещенного луной, а на нем девушку. И стало на душе ласково-печально... Тихая река. Над ней — серебряное копыто месяца. Плывет плашкоут. Плывет медленно, медленно. Вода еле плещется, сонно журчит, невнятно лепечет. Реку от берега к берегу опоясал сияющий пояс. На нем черной пряжкой — лодка. С весел сыплются маслянистые лунные капли. На плашкоуте — новенький «газик» секретаря райкома, большущие возы сена, телеги, заваленные мешками с картошкой и капустой. Лошади мирно жуют овес из торб, подвешенных им на морды, переступая, глухо стучат копытами по доскам и длинно, шумно вздыхают. Вспыхивают се­ ребром бляхи на уздечках, брякают ведерки, привязанные к телегам. Пахнет дегтем, немного бензином от грузовиков, сеном, рекой, горечью вянувшего на берегу черемушника и арбузом. Это секретарь райкома, си­ дя на телеге, режет его охотничьим ножом, угощает колхозников. Они тихо и мирно ведут с ним беседу. В пыльных рабочих сапогах, в мятом пиджаке, секретарь и сам похож на крестьянина. Во тьме вспыхивают цигарки, озаряя бороды и усы. Все умиротво­ ренно, приглушенно. Люди от месяца, от разлитой тишины дружные, добрые, говорят вполголоса.