Сибирские огни, 1962, № 11

рый чем-то уже сейчас нравится этой де­ вчонке, но которая еще нескоро себе в этом, с тоской и гневом, признается). Или Константин, этот — разбитной, «оборотистый», щеголеватый, слишком просто смотрящий на жизнь парень. Вы­ писан он в романе с большой четкостью и определенностью. Мы не только ясно видим его, но и ясно понимаем, почему он стал таким, какие причины общест­ венного порядка в сочетании с его соб­ ственными нравственными задатками сформировали именно этот характер. И в то же время мы ясно понимаем в Кон­ стантине его острое недовольство собой, его ревнивую и преданную привязан­ ность к Сергею, его чистую и самоот­ верженную любовь к Асе. Интересно задуманы и во многом ин­ тересно осуществлены в романе образы соседей Вохминцевых — супругов- кудожников Мукомоловых. Правда, есть в них некая беллетристическая ус­ ловность, некая сентиментальная «чу- дачинка», призванная усугубить наше жалостливое отношение к ним. Но не это здесь главное. Главное то, что с этими несчастливыми людьми входит в роман новый круг волнующих нас пред­ ставлений Сын Мукомоловых — Вик­ тор (лучший, истинный друг Сергея) по­ гиб в ополчении. Никогда не примирят­ ся родители с потерей своего единствен­ ного ребенка, никогда не перестанут ду­ мать над тем, почему так получилось: «Ополчение... О, это московское ополче­ ние! Школьники, студенты, профессора. Там погибли — я уверен, да, да! — Лев Толстой, Репин, Эйнштейн... Ваше по­ коление было прекрасно и благородно воспитано... Вы ни в чем не сомневались, вы верили—и это отлично. Ваши пре­ красные школьные учителя вас прекрас­ но воспитали... Странно... Странно и стра­ шно получилось для отцов и матерей. Де­ ти умерли, погибли в бою, в плену, а ро­ дители живут... Это непонятная, чудо­ вищная несправедливость — старшее поколение не должно переживать моло­ дое, никогда, никогда!..» Страшным проклятьем войне звучат слова старого художника и вся «мукомо- ловская» тема в романе (к Мукомоло- вым «привязана» в романе еще одна те­ ма: разоблачение антикосмополитиче­ ской кампании в искусстве. Но сделано это здесь, к сожалению, походя, иллю­ стративно, «отписочно», и желаемого эффекта, как мне кажется, не дости­ гает). Хорошо узнаны и запечатлены в.рома­ не и «рыцари тишины», те, кому она ну­ жна для жизни, как воздух для дыха­ ния — подлейшие и изворотливейшие Уваров и Быков. Первый — благообраз­ ный, неглупый, вкрадчиво добродушный, рядящийся в личину рубахи-парня, на­ стороженный, жестокий, лукавый, куса­ ющий исподтишка, но вовремя и без промаху,.. И второй — грубый и нагло­ торжествующий, с его добротно-безвкус­ ным купеческим бытом и примитивно­ стью мышления (реплика художнику Мукомолову: «Все рисуете, все образы рисуете... Деньги-то платят?»), с его зо­ ологической злостью и неизменным победным возгласом: «Я тебя посажу!» (И сажал ведь...). А чего стоит один только старший лейтенант госбезо­ пасности Князев, участвующий в аре­ сте отца Сергея. Совсем ведь эпизоди­ ческое лицо, а вот он весь перед тобой— с цепкими руками, плоской спиной и «светлыми степными волосами», бело­ глазый, нагло-решительный, дичающий от сознания собственной власти и без­ наказанности... Для всех хватило красок у Бондарева. Только Сергей, и, в особенности, Нина вышли бледноватыми, расплывчатыми, лишенными определенности. Вообще роман написан очень неровно, скачками. Будто владело писателем ка­ кое-то сильное, судорожное, трагическое напряжение, находившее выход в сценах подлинно драматических и вдохновен­ ных, и будто изменяло оно ему и сме­ нялось явной писательской апатией, как скоро перо его касалось предметов, мо­ жет быть, и «обязательных», но ему, Бондареву, малоинтересных — тут и по­ являлись сцены вялые, стертые, даже банальные... И все же «Тишина» оставляет силь­ ное и глубокое впечатление, волнует и будоражит, заставляя вновь и вновь вспоминать и переживать события тако­ го в сущности еще недавнего прошлого, заставляя сравнивать «день нынешний и день минувший», глубоко задумывать­ ся над судьбами наших сверстников и современников. И размышления и воспо­ минания эти плодотворны. А это уже — очень и очень много. А. Р у б а ш к и и С Е Р Ь Е ЗНЫ Й РАЗГОВОР ' Г ] исатель Владимир Канторович, 1 * один из практиков современно­ го художественного очерка, отдавший работе в этом жанре многие годы, вы­ ступил с не совсем обычной для себя книгой1. Редко случается нам увидеть сразу всю современную очерковую лите­ ратуру. Вернее — почти не случается. А уже о критике очерка не стоит и го- 1 Владимир К а н т о р о в и ч . Заметки пи­ сателя о современном очерке. М., Советский писа­ тель , 1962.