Сибирские огни, 1962, № 11
еще ассимилироваться, но, по свидетельству вполне сведущих людей, вполне спо собно к восприятию культуры? Оказывается, нельзя, и нельзя по следующей, постыдной для нас, ¡русских и в особенности для сибиряков, причине. «К стыду нашему, как цивилизаторов, — говорит «С. К>, — нуж но сказать, что мы вообще, а золотопромышленники в частности, до сих пор уверяем себя, что киргиз — собака, и что он животное и т. д. Взгляд этот, исторически сложившийся у одичалых ранее казаков, ус воен и прочим населением и даже засел в голове местной квазиинтел лигенции. Но не будем останавливаться на этом, так сказать, анахро низме, а перейдем опять к золотопромышленности, представители ко торой эксплуатируют киргиза, как лошадь, быка или любезную сердцу бутару (снаряд для промывки золота). Годно для работы — хорошо, а не годно—выкинут вон. Впрочем, лошадь, бутара, лопата денег сто ит, а киргизов-собак много, «до Москвы не перевешаешь»; изувечился надорвался, заболел, переутомился, — гони вон и взыскивай забор >и штраф, чтоб не баловать. Если киргиз когда пытался протестовать, мы сочиняли бунт, непо корных секли, шумели и ждали для большего возмездия приезда бари на. «Барин», разумеется, приезжал (которого, заметьте, мирно дожи дались бунтовщики), судил, реформы делал, и все шло как по маслу». «Итак, — добавляют «Екатеринобургские Новости», — золотопро мышленники уверяют, что «киргиз — собака, животное». Вот каковы мы, — цивилизаторы! Вот как мы ценим племена, воспитание которых лежит на нас, хо зяевах страны, и которые могли бы при других условиях увеличить общую сумму ценных соков нашей родины! Вот как сибирские золотопромышленники строят здание своего благополучия и вот что дает им средства на ту бессмысленную и гру бую роскошь, которой они кичливо себя окружают! Кто оградит вымирающих киргизов от жестокой и хищной аксплуа тации золотопромышленников, которым выгодно держать рабочих «в собачьем положении»1. И уж тем более, не было ничего удивительного для М. Горького в том, что он наталкивался в газетах то на описание дикой игры в «тигра», в которой все закан чивалось всеобщей пьяной свалкой (№ 42, 5 марта); то темных притонов, в кото рых охотятся за купчиками «с деньгой» (№ 105, 20 мая); то сцены превращения человека в животное (№ 223, 17 октября). Для М. Горького слово «Сибирь» ста новится равнозначным словам «необузданный произвол». В то же время молодой публицист не пропускает в сибирской печати ни одно го случая, в котором видит сердечное, честное, благородное отношение к людям. Редко, очень редко приходилось ему читать о таких качествах интеллигенции, но гем дороже были М. Горькому эти единичные факты. Сибирский пароходовладелец застраховал своих рабочих на случай смерти. М. Горький хорошо знает, что это — из ряда вон выходящий эпизод, поэтому на зывает его «прекрасным примером». «Не каждый месяц, — подчеркивает он. — приносит с собой такой факт, но каждый день рождает десятки противоположных фактов» (1895 , JM« 56, 12 марта). Особенно высокую оценку М. Горького получила деятельность известного ис следователя Сибири Н. М. Ядринцева. Кипучая деятельность Н. М. Ядринцева привлекала вннмаиие широких кру гов русской общественности. Не прошел мимо нее и молодой Горький. С его тру дом об общине в тюрьме и ссылке Горький основательно познакомился еще в кон це 80-х годов в Казани, и она ему «очень понравилась» (XXV, 332). Были ему не сомненно известны и другие произведения сибирского деятеля, а также его биогра фия человека, попавшего в ссылку за свои идеи, но и там сумевшего проявить свои недюжинные способности. Как можно судить по переписке М Горького, взгляды и жизнь Ядринцева интересовали его до самых последних лет. Как велика была притягательная сила имени и деятельности ученого, показы вает горьковская рецензия на книгу о нем. Вот ее текст: НИК О Л АИ МИХАИЛОВИЧ Я ПРИНЦЕВ Биографический очерк, составленный Б. Глинским с предисловием В. Острогорского и приложением воспоминаний Г. Потанина. Москва. Издание Д. И. Тихомирова. Цена 50 коп.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2