Сибирские огни, 1962, № 11

угораздило, а только удалились мы, как теперь говорят, «в сторону моря», и близко подошли к гряде скалистых островов. А должны были посереди­ не между берегом и островками пройти. Солнце взошло у нас за спиной, две длинные тени впереди бегут, на торосах ломаются. И вдруг остановился мой дружок, застыл, стоит, как вкопанный. Мы уж тогда книг читали много и ни в каких чертей не верили. А тут зашептал он что-то по-своему, по-бурятски, да так быстро, так быст­ ро. Понял я—заклинанье какое-то. Глаза у него зорче моих были. Однако пригляделся я — и как-то не по себе стало. То ли мираж вижу, то ли ба­ рельеф какой из книжки про древних греков — была у нас такая книжка. Ничего толком не пойму, чувствую только, что неладно что-то. Тут друг мой скинул на лед мешок из-за спины да шубейку, и как был, в одной куртке, припустил вперед. Ух и припустил! Я за ним. И вот что мы увидели. Торчит изо льда одинокая скала, ни дерева на ней, ни кустика. Одна ее сторона черная, голая, а другая, подветренная, вся в снегу. И с этой стороны, в самом деле, как барельеф на стене, вы­ леплены кем-то человеческие фигуры. Стоят на высоте нашего роста, друг друга поддерживают. Я еще подумал, что, наверное, не вылеплены они, а высечены изо льда каким-то чудаком. А дружок мой как бросится к одной из этих фигур, к ногам ее, да как закричит диким голосом: — Батька мой, батька! Тут-то и понял я, что не чудак сделал статуи, а природа. Д а из такого материала, что нет его на свете дороже. Всю зиму простояли на скале лю­ ди — тринадцать человек, русские и буряты. Целую зиму... Солнце светило прямо на скалу, и сверкали этаким холодным сереб­ ром тринадцать человеческих статуй. Тринадцать серебряных статуй. Так они и до сих пор в памяти моей сверкают... Замолчал старый учитель, задумался. Я наполнил рюмки. Трина­ дцать серебряных статуй... Что-то я уже слышал об этом. Но что? И ког­ да? Помнится, светлое было воспоминание, приятное. За окном ревела пурга, швыряла снегом в ставни. Во дворе завыла собака. И я представил себя стоящим на уступе в ряду тех тринадцати. Это было невесело. Мы подняли рюмки. — Как же это было? — спросил я. — Как было? Кто знал, тот уже не расскажет. Думаю, это было так... ...Байкал был спокоен, когда маленький пароходик вышел в море. Сарма налетела неожиданно, как всегда налетает сарма. Она бросала су­ денышко с волны на волну, играла с ним, как кошка с мышонком, и если сразу не прихлопнула тяжелой лапой, так только затем, чтобы дольше по­ тешиться. Волны перехлестывали через палубу, вода заливалась в трюмы. Но старый капитан оставался спокоен. Не впервой приходилось ему выхо­ дить один на один с Байкалом. Бортовая качка усилилась. Крен был та­ кой, что казалось — вот-вот захлебнется суденышко. Тяжелые тучи низко нависли над водой. Самые высокие волны касались самых низких т у ч . Хлынул ливень. Но капитан не дрогнул. И лишь когда отказал руль, по­ бледнел капитан, старый байкальский моряк. Суденышко сносило ветром к скалистой гряде. Спастись было невоз­ можно. Единственная маленькая надежда — сесть на мель. Но ветер не спрашивал у капитана, как дуть. Ветер был неумолим. И капитан не мог противостоять ему. Он понял, что проиграл битву. Однако и в последнюю минуту, когда страшный утес несся прямо на него, капитан не потерял му­ жества. Он принял гибель от Байкала, как равный в битве с равным, без обиды и без ненависти. А те тринадцать спаслись, выкарабкались на уступ страшного остро­ ва, разбившего их пароход. Десять шагов в длину уступ, полшага шири­ ной. Сесть нельзя. Лечь можно, но если лечь, пятеро уместятся, а их три-