Сибирские огни, 1962, № 11

ное: «Сколько бы я ни старался, чего бы ни делал, я никогда не получу пятерку». Работа была выполнена без ошибок, но не очень-то чисто, и пя­ терки не заслуживала. Я взглянула на обложку тетради. Обложка тоже не блистала чистотой. «Чижова Михаила», — прочла я и вспомнила это­ го мальчика. Он сидел на первой парте, маленький, веснушчатый, .незаметный. Вспомнила, что он как-то раз очень толково отвечал, и видно было, что он начитан, что он думает, но я поставила ему все-таки четверку, не помню, почему. Вспомнилось, что и Анна Сергеевна тоже говорила о нем, что он очень способный и старательный, только такой неряха... Я должна была поставить ему четверку. Но со страницы тетради ко мне взывал крик маленькой души. И я не могла поставить ему четверку. Назавтра, когда я раздала тетради, Миша вдруг вскочил со своего места и, заикаясь от волнения, спросил: — Мне... пятерка? — Чего ж ты удивляешься? Ты придумал хорошие предложения. — Но ведь здесь клякса. И вообще. — Ничего. В другой раз ты напишешь чище. — Ой, — только и сказал он, прижав к груди свою замаранную тетрадь. Ребята мои, ребята! Вы уже большие. Но.скажи я вам, что Юрий Га­ гарин, впервые взлетев в небо на маленьком самолете, испытал такую же радость первой победы, как сейчас ее испытал Миша, вы ведь меня не поймете! — Правда, что это твоя первая пятерка? — спросила я у Миши на перемене. — Я уже забыл, когда получал пятерки. Это было очень давно, еще во втором классе. — Он посмотрел на меня, и глаза его были честные и сме­ лые. — Но теперь у меня будут пятерки, вот увидите! Шестой «В» прибавил мне забот, и я едва успевала управляться со всеми делами. Но как-то все же выбрала часок и зашла к Мише домой. Миша чистил большим ножом картошку. Обычно такими ножами, колят лучину. Мальчик засуетился, отыскивая, куда бы меня усадить. Его отец, давно небритый, лежал на диване, укрывшись до подбородка одеялом. Он очень извинялся передо мной, что болеет и не может встать. Когда Миша вышел на кухню, чтобы растопить печь,'он сказал, улыбнувшись измученными глазами: — Миша мне рассказывал про вас. У него был праздник в тот день... Мы ведь одни с ним живем, — добавил он тихо, — а я частенько прихва­ рываю, так что он у меня на все руки. Ничего не'поделаешь. Вы уж при­ глядывайте за ним, трудно мальчишке без матери... Глаза у Мишиного отца были такие же честные, как и у Миши, только вместо Мишиной мальчишеской смелости в них светились боль и мольба. Вода из тазика с начищенной картошкой переливалась через край и под­ текала под портфель моего веснушчатого ученика. Из кухни потянуло ды­ мом. Видно, печь никак не растоплялась. Мне хотелось .в эту минуту засу­ чить рукава, отправить мальчишку в кино и все сделать самой. Но я по­ прощалась и ушла, а Миша остался хозяйничать. Через несколько дней на уроке литературы я рассказывала ребятам о том, как Тарас Шевченко, сосланный в пустыню, отданный в солдаты, из­ мученный и больной, все-таки продолжал писать стихи и рисовать, даже несмотря на то, что сам царь запретил давать ему бумагу. Ребята слу­ шали с азартом. Казалось, что был совсем не тот класс, который недавно передала мне Анна Сергеевна. Я уверена, что весь класс был тогда в пус­ тыне, рядом с Тарасом... В дверь постучали. Незнакомая женщина попросила меня: — Мишу Чижова... отпустите домой.