Сибирские огни, 1962, № 11
рить. Зачем всех равнять в искусстве? — думал он. — Места всем хва тит. Пусть каждый работает по душе, а души у всех разные... И вдруг на ровном месте огромный, крепкий плот затрещал, видно, зацепился за что-то. Заходили под ногами бревна, зашипел костер, струйки пара со сви стом рванулись вверх. — Юрий, аппарат! — только и успел крикнуть он, а сам схватил ящик с отснятой пленкой и по уходящим из-под ног бревнам побежал назад, в хвост плота. Огромный, крепкий плот расползался, как намокшая газета. Бородачи попрыгали в воду, махнули к берегу — берег был неда леко. Юрий, держа аппарат над головой, ухватился за бревно, и тоже к берегу подгребал, как мог. А он... Что мог он? Ящик тяжелый, над голо вой его не подымешь. Бежал, бежал, а бревна расползались, ныряли в во ду, он в любую минуту мог провалиться, и бревна сомкнулись бы над ним навсегда. Но он не думал об этом. Он думал: пленку, драгоценную отснятую пленку нельзя замочить — иначе все пропало... На его счастье, маленькое звено, с десяток бревен, не расцепилось, миновало опасное место, поплыло дальше вниз. Но он очень неустойчиво чувствовал себя на плотике, залитом водой под его тяжестью. Казалось, плотик вот-вот скинет его, как ездовой олень непосильную ношу. Это было жестом отчаяния. Рискуя потерять все, он на весу раскрыл ящик и, сильно размахиваясь, одну за другой начал выкидывать на берег банки с отснятой пленкой. Они падали на хрупкий прибрежный ледок, и на его счастье, ни одна не скатилась в воду. Когда в руках Ивана Алек сеевича осталась одна, последняя банка, плот накренился и все-таки скинул его. Отфыркиваясь, чувствуя, как сводит в ледяной воде больную ногу, он поплыл к берегу, подняв банку над головой. И сразу понял, что не доплывет. За себя он не боялся, его-то Юрий все равно вытащил бы. Он боялся за пленку. И он думал: как было бы здорово, если бы лодка с Юркой оказалась не в этой банке... и рассвет не в этой... И двойной по рог! А вдруг как раз здесь эти неповторимые кадры!.. Он думал, что не доплывет, но доплыл. Юрий протянул ему случайно попавшуюся под руку тоненькую березку. Иван Алексеевич готов был це ловать ее пожелтевшие листья... Треногу, кассетницу, запасные объективы и даже аккумулятор удалось спасти. Зато чемоданчик Ивана Алексеевича с заветной механической бритвой и новеньким «Киевом» так и остался где-то на дне. Но разве сто ит об этом вспоминать? Купанье в студеной воде дало себя знать. Две недели провалялся с температурой. Потом сняли первый снег, серебряные забереги на реке, потом... Да вот так и цепляется одно за другое. А теперь уже совсем зима, настоящая, наша, сибирская... Сани бежали плавно. Хорошо думалось, хорошо мечталось. Может быть, еще и потому, что сани бежали домой, туда, где скоро он увидит на экране своих плотогонов. Увидят их и «мальчики». Интересно, что они скажут? Скорее всего, промолчат. Нет, он не отстал от самого себя. Он еще молод. Он еще иных молодых моложе! Так что, «мальчики», будьте добры признать этот факт и проскрипеть вынужденное приветствие. А впрочем!.. Впрочем, в своем торжестве он готов был простить «мальчиков». По сути, они неплохие ребята. И если бы не они, если бы не их постоян ные наскоки, кто знает, был ли бы он молодым сегодня? Хорошо, что в искусстве нет ни стариков, ни молодых. Хорошо, что в искусстве нет ни генералов, ни солдат. А все-таки искусство — бой. И пусть даже опять неудача, пусть опять не получилась атака — он не побежден. Он снова и снова будет идти напролом, вперед и вперед, не
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2