Сибирские огни, 1962, № 11

ассистентах. Юрий умеет видеть не только пейзажи или кадры — он ви­ дит и метод его работы, а иногда, кажется, — и его думы. Ну что ж, мастер умирает физически, едва почувствовав в себе богатырские силы. Если не хочешь умереть, приложи все старания, чтобы передать эти силы в моло­ дые руки. Он любит Юрия как сына. И чуть завидует, потому что его трудное искусство досталось Юрию более легко, завидует, потому что Юрий непременно достигнет со временем всего того, чего мог достигнуть он и о чем теперь он смеет только мечтать... Да и сам он разве смог бы работать без Юрия, без человека, которо­ му не надо слов, чтобы понять каждое его движение, каждый только что родившийся замысел и вовремя помочь? И разве не добрая доля труда Юрия вложена в эти заветные кадры? Иван Алексеевич еще не видел их на экране, но уже знал — в этом ящике победа, большая победа, и внут­ ренне ликовал. Как в детстве, как двадцать или десять лет назад, острое чувство роста окрыляло его... Фильм будет называться «Слово о смелых». Всего одна часть, десять минут. Но все десять минут он, творец фильма, будет держать людей в зале вот так! Никто не кашлянет, не вздохнет громко. И лишь когда заго­ рится свет, люди ахнут, узнав и полюбив одну только маленькую крупицу его огромной Сибири — жизнь плотогонов. Многие до него пытались поднять эту тему — и терпели неудачу. Они думали, что надо снимать плотогонов на больших реках, на больших порогах. Чудаки! Ведь большие пороги совсем не выигрышно выглядят на экране. Он пошел по иному пути. Он искал короткие пороги — водопады на маленьких, буйных, многоводных речках. И вот — в ящике с заснятой пленкой — результаты. Победа! ...Если сверху смотреть, игрушкой кажется плот, хрупкой игрушкой в лапах разъяренного потока. Если смотреть снизу, увидишь, как толстен­ ный срез бревна то исчезает под водой, то повисает высоко над нею. Ах, плотогоны, ах, бородачи! Какие мужественные лица! Какие чистые синие глаза! Почти неуловимы движения сильных рук, но дружное усилие — и тяжело поворачивается неуклюжее рулевое весло, и, ловко юркнув меж­ ду двумя острыми утесами, обросшими белой пеной потока, выносится плот на раздолье плеса. Отирает бородач рукавом вспотевший лоб, дро­ жащими пальцами сворачивает цигарку, и сыплются на мокрые блестя­ щие бревна крошки махры. А потом они сидят у костра, сооруженного тут же, на плоту, степенно прихлебывают чаек из эмалированных кружек, и на их лицах пляшут красные блики — не то от костра, не то от заката. Волна лениво лижет бревна, тихо плещется у ног бородачей, и рябой красноватый след остает­ ся за плотом на реке... Это и еще многое увидят люди в зрительном зале. И никто не дога­ дается, чего стоил ему каждый кадр! Каково, например, до зари проси­ деть в кустах у реки, чтобы поймать в объектив самый первый, едва блес­ нувший на глади воды новорожденный блик восхода? Даже Юрий, такой терпеливый, не выдержал, удрал под утро: заели комары. А он перетер­ пел. Сто раз повторил про себя, обращаясь к комарью, весь богатый лек­ сикон просоленных и проперченных словечек — и перетерпел... Или вот, например, кадр... Маленькая лодчонка проскакивает в самом водовороте порога, почти скатывается с водопада, перепрыгивая через камни вместе с потоками воды. В лодке человек. Кто этот человек, не вид­ но — брызги не дают рассмотреть его лица. А человек этот — Юрий. Они просили всех местных жителей, просили плотогонов, тех, кто черта не побоится в бане веничком отстегать, — проскочить на лодке через порог, прямо через буруны, а не берегом. Обе­ щали хороший магарыч. Только посмеялись плотогоны. Никто не прохо­