Сибирские огни, 1962, № 11

гать. Он знал их немало, этих «мальчиков», ставших кинооператорами в двадцать лет, и все они, едва появившись на студии, начинали ниспровер- гательство непременно с него. А ему это надоело. Он снял двадцать четыре фильма, известных не только в стране, но и за границей. Его имя вошло в учебники по кино. Но дело даже не в этом. Ценнее, чем все его фильмы, чем сотни километров искрученной им кино­ пленки, были его убеждения, добытые чертовски нелегким трудом, который вернее следовало бы назвать добровольной пожизненной каторгой. Обла­ дая этими убеждениями, впитав их в кровь, можно еще сто лет творить чудеса на экране. И когда его критиковали с позиций этих его художест­ венных убеждений, он низко склонял голову и опять, как теперь, задумы­ вался о жизни, о пути вперед в искусство и о невольном пути назад. Но когда зеленые «мальчики» начинали выкрикивать ему в лицо ис­ тины, родившиеся еще на заре киноискусства и давно отвергнутые им и другими такими же, как он, когда они выдавали эти опровергнутые исти-. ны за свое открытие, за дерзкое новаторство — его это бесило. Он готов был вскочить, затопать ногами, бросить хлесткое ругательство — он знал свой характер. И тогда он сидел спокойно, особенно спокойно, чуть по­ бледневший, и смотрел на свою руку, вцепившуюся в спинку кресла впе­ реди. На руке, между пальцев, стиснутых усилием воли, проступала сине­ ва. Что творится с ним в такие минуты, знал только Юрий. Настоящее искусство должно быть сдержанным и величественным. И если зрители в темном зале будут смеяться или рыдать, то только за счет втиснутых в светочувствительную эмульсию восторга, смеха, слез его, кинооператора. А «мальчики» не знали жизни и бездумно увлекались дешевыми трюками и ракурсами. Давно, ой как давно уже хотелось Ива­ ну Алексеевичу еще раз показать «мальчикам», что такое настоящее ис­ кусство... Сани запрыгали на ухабах, и он невольно оторвался от своих мыс­ лей. Спина Юрия выпрямилась, Юрий натянул вожжи, цокнул, рассек воздух кнутом, и сани опять заскользили плавно. Опять замелькали за ­ снеженные кусты, опять гора начала наезжать на гору, но теперь это не радовало Ивана Алексеевича. Засвербило в спине, кольнуло бок, нудно заныла нога. Ушли силы. С таким здоровьем ничего хорошего не сделаешь. Он нежно похлопал рукавицей по ящику с отснятой пленкой, придвинул его поближе к себе и улыбнулся. Да, спина... Контузия в сорок втором. Он привык увлекаться на съемках, и полгода войны не смогли оту­ чить его от этой привычки. Поле боя он воспринимал как съемочную пло­ щадку. Вот и рванулся вслед за немецкими танками, перемахнувшими че­ рез наши окопы. Он провел великолепную панораму по строю танков. И вдруг задний, ближайший к нему, взорвался, его отшвырнуло в воронку, и на пленке запечатлелся весь его полет от взрывной волны. Пошатнув­ шаяся, вставшая дыбом земля... Дым и комья грязи в воздухе.... Крутя­ щиеся вершины деревьев... Смазанный в движении край воронки... И пе­ сок, в который уткнулся объектив. Потом эти кадры, снятые самой жизнью, вошли в его военный фильм, ими восторгались как величайшим открытием безыскусственной, непроизвольной съемки. А через десять лет снимать так стало модой. Это спина. А бок... И про него есть свои кадры. Фильм назывался «Дорога сквозь тайгу». Они карабкались по нагромождениям бурелома. Такого хаоса пере­ плетенных стволов, ветвей и корневищ ему еще не приходилось видеть. Словно великан из сказки специально возвел это нелепейшее многоэтаж­ ное сооружение. Он шел позади небольшой группы и все старался взять