Сибирские огни, 1962, № 10

останутся. Ордынцев тоже идейный был — комсорг отряда,— а что сде­ лал? Жизнь с воробьиный шаг оказалась. — Ну и что? — глаза Толика стали еще синее. Таким его Федор еще не видел. — Ну и что? Жизнь коротка? А жизнь определяется не длиной, а содержанием. Это еще римский философ Сенека сказал. — Эка, хватил! — присвистнул Женька . — «Римский философ». — Не свисти! — свел брови Толик. — На черта мне твоя длинная жизнь, если она, как у ворона: падалью питаться! Пусть мы сейчас скуч­ ным делом занимаемся, наша служба такая , это наш долг. Но коммуниз­ ма без нас не будет! Без нас не полетят и на другие планеты и... вообще! 'Пусть это сделаем не мы, пусть! Но если бы мы не поднимали этих ко­ раблей, эту проклятую тушенку и сгущенное молоко, не ремонтировали бы причалов, то ничего и в будущем не свершится. И еще те, будущие люди, позавидуют нам, как мы отцам завидуем, что они в революции участвовали. А скептицизм твой от пустоты сердца идет. Конечно, такие и после войны найдутся — да разве в них соль-то жизни? — А-а!— плюнул Женька.— Ей-богу, спятил! «Коммунизм», «долг», «пустота»... Ну вас к черту! С вашими докладами на моральные темы! Хоть о бабах говорили бы, а то все политика да политика, будто вы «вод- политы», а не водолазы. Ты что, балерун, партийный, что ль? — Буду! — твердо ответил Толик. — И чтоб больше ты меня «бале­ руном» не звал. Понял? Чертыхаясь, Женька ушел в кубрик. — Может, я действительно красивых слов наговорил, — конфузливо похлопал глазами Толик. — Я всегда страдал риторичностью. Женьке ничего не доказал. Тут тоже надо уметь. Только вот перечитываю сей­ час «Как закалялась сталь» и думаю: как бы мне тоже таким стать, как Павка Корчагин. И если жалею в жизни о чем, то только о том, что ни­ чего еще своими руками не сделал, а пользуюсь трудами других. И в ре­ волюции не участвовал, и коллективизацию по книжкам знаю, и даже вот на фронт не попал. Около. Сбоку-припеку. Обидно все же. А ему о ■бабах надо! О «бабах» ребята действительно говорили редко. Да и что могли го­ ворить? Не было у них этих «баб». А о любви как-то неудобно было гово­ рить. У Толика, например, ее и не было. Его любовь — книги. У Степана она была всего одну ночь перед уходом на службу. Просидел он до зорь­ ки на бревнах со своей любовью да так и не признался ей. У самого Федора тоже не было ничего серьезного, если не считать первые полудетские любови, когда какая-нибудь девчонка с торчащими косичками приобретала власть над мальчишескими думами, и он стано­ вился то неестественно возбужденным и дурашливо-шумным, то, наобо­ рот, застенчивым и тихим. Томительные и сладкие дни чередовались с мрачными демоновскими разочарованиями. Кровь то гулко стучала в висках, то цепенела от горя неразделенной и гордой любви. Долго сидели ребята в тот тихий вечер на корме катера и говорили о службе, о доме, о Родине, о будущем. Достойны ли они, комсомольцы сороковых годов, своих героических предшественников? И какими будут их, военных ребят, «наследники»? Глава седьмая Мотор смолк, будто захлебнулся. Снаружи донесся резкий крик чайки. Степан выглянул в иллюминатор. — Пришли. Сейчас к «Таймыру» пришвартуемся. Вылазь на палубу!