Сибирские огни, 1962, № 10

■шину знать надо, а не какие-нибудь там аля-тру-ляля. Я бы с Мухтаром поменялся местами. Он кивнул на переборку в машинное отделение, где работал дизель, похрюкивая, как поросенок. Выхлопной патрубок временами скрывался под волной. — Ну, а вдруг в колхоз приедут французы? — не отступал Толик.— Делегация. А ты им на чистом французском: «Бонжур! Пардон, парле ву Франсе?». Это значит: «Здравствуйте. Простите, вы говорите по-француз­ ски?». Степан захохотал, показывая плотные, в линеечку, зубы. — Если приедут, я им и на русском что надо растолкую. После вой­ ны русский язык во всем мире понимать станут. Дай-ка дамистик. Толик подал кусок прорезиновой ткани, намазанный клеем. — Мне бы свой, как следует, знать, — продолжал Степан. — А то вот, к примеру, просто жареный карась через одно «н» пишется, а если в сметане жаренный — то через два «н». Ну, а в масле с луком зажарить — сколько «н» надо? Так и карася не захочешь. Степан прихлопнул заплату на водолазной рубашке, полюбовался произведением своих рук, вздохнул: — Как вспомню колхоз, так сердце застучит. Стоишь, бывало, на комбайне, как на капитанском мостике. Рожь кругом, как море — вол­ нами. Горы синеют, жаворонок, ветер... Красота! Не верится даже, что было это. — Степан задумчиво поглядел в иллюминатор. — Будто сто лет назад. — Тихо улыбнулся. — Комбайнеры — те же моряки. К качке привычные. Ты видел, чтобы меня укачивало? — Нет, — признался Толик. — И не увидишь. — Охотно соглашусь: в заливе все время ползаем. Где укачаться? — Почему все время? Зачем так говоришь? — спросил Мухтар, от­ крыв дверь и присаживаясь на корточки у комингса. — Дайте затянуть­ ся. На минутку выскочил. Мухтар прислушался к работе мотора, удовлетворенно улыбнулся. Смуглая кожа была до того туго натянута на его скуластое лицо, что для глаз с азиатской припухлостью век остались одни щелочки. Оттуда свер­ кали антрацитовые зрачки. — Во, Мухтар! — обрадовался Степан. — Скажи ты им, что такое степь! Что они понимают — городские жители! — Ай, степь! — закрыл глаза Мухтар и покачал головой. — Лучше нет земли! Тюльпан цветет — степь, как молодая кровь; отары — как море; акын поет — песня летит, как ветер летит, далеко слыхать. Вот — что такое степь! Ну, дайте курнуть-то! — Кобылячье молоко, верблюды, вонючие юрты... — добавил Жень­ ка, скривив угол рта. — Зачем обижаешь казаха? — побледнел Мухтар. — Кумыс — хо­ роший напиток. Казахстан — богатый край, красивый край, широкий. Беркут летит от юрты до юрты — устанет, конь скачет — устанет, джи­ гит — нет! Джигит песни поет, джигит отары пасет. Лучше нет края! З а ­ чем обижаешь казаха? Мухтар ушел, так и не покурив. — Ты чего? — угрожающе спросил Степан. Женька не ответил. Каким-то неуловимым движением губ перебра­ сывал из одного угла рта в другой наборный из пластмассы и алюминия мундштучок. — Ты эти штучки брось! — предупредил Степан, тяжелым взглядом наблюдая за игрой Женьки. Бабкин промолчал.