Сибирские огни, 1962, № 10
— Обиделся? Вот чудак! — Ну? — взгляд Жигуна потяжелел. — Беру, беру. Жигун показал на кормовой кубрик. — Здесь ваше место, располагайтесь. Ушел в рубку. — Ну, народ пошел! — покрутил головой Женька вслед старшине. — Обматеришь — обижается, в глаза плюнешь — драться лезет. Чего взъелся? Шуток не понимает? — Не болтай чего попало, — заметил механик, сопровождая ребят в кубрик. После узнали: звали его Мухтар. — Язык не курдюк овечий, не тряси без толку. Вот тут жить будете. Здесь тепло и печка. По трапику в четыре ступеньки ребята спустились в кубрик. Он сверкал чистотой. Нижняя часть бортов и переборок была окрашена го- лубовато-серой краской, верхняя — белилами. Аккуратно свернутые во долазные рубахи лежали на рундуке. Направо от трапика стояла жел е з ная печка, в ней жарко пылали дрова. Горка смоляных чурок лежала рядом. Напротив входа и по правому борту находились двухъярусные койки. В кубрике было жарко натоплено, пахло суриком, олифой свежевы крашенных стен и резиной водолазных рубашек. За тонким бортом плескалась вода, поскрипывали кранцы. Толик задумчиво посмотрел в иллюминатор на обнаженные ветром береговые сопки в редких ползучих растениях, на низкое хмурое утро, на бессильный цвет воды и протяжно вздохнул. Иронически, с полупо клоном, сказал: — Поздравляю с началом службы в Действующем флоте. У Федора сжалось сердце от какого-то странного чувства тоски и глухой затерянности в этих неприветливых гранитных скалах. Сырой леденящий ветер воет в разрушенных этажах, зло бьет в ли цо снежной порошей, жесткой, как дробь, и, перевалив сопки, уходит в тундру. Прифронтовой город во тьме. Тяжелые шаги патруля. Узкий луч фонарика вырвет из черноты ли цо, документы и опять мгла. Ночь. Полярная. В порту — лес рангоута, мелодичный, как игра на ксилофоне, пере звон корабельных склянок; отбивают вахты. Снуют неутомимые букси ры, дымят, гукают, сипят паром. Дремлют океанские либерти, выставив над причалами тупые бивни форштевней. Кивая длинной, как у жирафа , шеей, портальный кран выуживает из трюмов огромные тюки, бочки, ящики. В воздухе густо висят: «Вира!», «Майна!» и заливистый свист боцманской дудки. Над всем этим властвует крепкий запах рыбы, смо ляных досок, железа. Сердце города бьется. Он разбит и сожжен, но порт жив. И ночью он наполнен стуками, командами, шипением пара, лязгом цепей, скри пом лебедок. Федор лежал на верхней койке, упираясь головой в один борт, а но гами в другой. Если лежа на спине согнуть ноги в коленях, то они уп рутся в подволок. «Прокрустово ложе», — думал Федор, — «Будь я по длиннее — не уместился бы». Кубрик тесный, и в этом кубоике, где нет ни одного свободного сан тиметра, видимо, долго придется жить, на многие годы он станет родным домом. Часть, куда попали ребята, носит будничное прозаическое наиме нование: «Отряд подводно-технических работ Северного флота».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2