Сибирские огни, 1962, № 10

чашке его добродетелей, которая перетянет все ’остальное. Думаю, что это прйг носит честь и людям, вызвавшим это чувство, и идеям, которым они служили. Когда я видел Цыплова в Красноярске ', ссора с интеллигенцией уже от­ части начиналась: вместо опасностей, работы и приключений ради известной, хо­ тя и туманной идеи,—тут приходилось нести крест серых тюремных будней и ме­ лочных, лишенных содержания, отношений. Но и тут я еще видел его «жертву». Нас, политических, целый день держали взаперти, чтобы мы не сообщались- с уголовными. Это тоже было сделано «по циркуляру» — боялись «вредного влияния», выпускали же нас гулять после «поверки», то есть когда пробьют «зо­ рю», конвой проверит наличное число арестантов, и их запрут по камерам. В этот- то вечерний час мы слонялись по потемневшему двору. Смотрителем, как это не­ редко бывало в Сибири, был некто Островский, сам пришедший в Сибирь по эта­ пу, и потом неизвестно как сделавшийся смотрителем той самой тюрьмы, где сам; сидел в качестве арестанта. Это был самодур, человек жестокий по временам, но вообще беспорядочный и всецело зависевший от минутного настроения. При нем то и дело бегали арестанты, и если не бегали еще больше, то не потому, что это было трудно, а лишь из страха жестокой расправы в случае поимки. В этих случаях во 1-х были арестанты — не за то, что бежал, а за то, что попался. И во 2-х били служители по приказанию Островского и сам Островский; эти били без жалости и пощады,— кто попадался, мог смело считать себя уже «не жильцом на белом свете». После поверки двор принимал какой-то тихий семейный характер. Ворота то и дело отворялись, пропуская то служащих, то хлебопеков, то каких-нибудь «высидочных», за взятку отпускаемых смотрителем в город на всю ночь. В то время какой-то сельский писарь отсиживал срок за какую-то проделку. Каждый, вечер мы, гуляя, видели, как он, одетый в штатское платье, проходил по двору и входил под ворота. — Кто? — спрашивали его. — Такой-то. Замок щелкал, скрипело железо ворот, и он скрывался в сумерках. Вообще, порядки были самые «халатные». В один из таких вечеров только что я вышел во двор,— навстречу мне из во­ рот пошла какая-то фигура. Человек направился ко мне и только когда он взял меня за руку, я узнал Цыплова. Он крепко сжал мою руку; я заметил, что он, сильно возбужден и дышит тяжело. — Откуда вы, Цыплов? — Из-за ворот, с воли,— сказал он, еще крепче сжимая мою руку. — Куда же вы ходили. В контору вас, что ли призывали. — Какое в контору, — так, просто. Подошел к воротам и говорю: отпирай!: Тот и подумал — дескать, «имеет право», и отпер, а сам сел на скамеечку. — Ну? — спросил я, крайне заинтересованный. Только тот, кто сам сидел, за решетками, знает, что значит выйти из тюремных ворот без конвоя, да еще в сумерки. Там, за воротами — дорога и даль, и свобода. И бродяга вернулся. — Постоял, посмотрел. Эх, так твою мать! Цыплов схватил с головы шапку и швырнул на землю. Дело в том, что в то время среди сидевших в тюрьме политических был, составлен план побега. Цыплов должен был служить проводником и руководите­ лем. Он дал слово и теперь отказался от случая бежать один. Впоследствии, Малавский действительно бежал, но в то время Цыплова уже не было в Крас­ ноярске. Малавский скрывался целый месяц в городе и не решался пуститься в путь. Его нашли на квартире бедной девушки модистки или белошвейки. Она бы­ ла выслана в Енисейск и там отравилась. Можно сказать наверное, что Цыплов убежал бы гораздо успешнее без всяких приготовлений. IV Фомин судился в Харькове. Всем, вероятно, еще памятна попытка освободить Войнаральского, когда его везли в Белгородскую центральную тюрьму. В то вре­ мя, когда тройка с двумя жандармами быстро мчалась по дороге к ужасной «цент­ ралке», и заключенный, сидя между ними, жадно в последний раз оглядывал поля, на которых работали косари, сверкая косами на солнце,— тройку остано­ вил ехавший навстречу офицер. Спросив у жандарма, куда они едут, офицер вдруг выстрелил из револьвера. Один из жандармов сразу опустился к ногам арестанта; другой не потерялся; лошади понесли быстро, и на расстоянии нескольких верст происходила на дороге среди белого дня странная погоня с пе- I Приговор не утвержден генерал-губернатором (кажется, Казнаковым), и казнь заменена.', каторжной работой. (Прим. автора).