Сибирские огни, 1962, № 10

Маленькая свернутая бумажка полетела в отверстие и упала на пол. Вместе с тем податель быстро скрылся, кинув нам на прощание: после обеда зайду, ког­ да Никитин станет на дежурство. Уже от других арестантов мы слышали, что в то время в большой тоболь­ ской тюрьме сидели два политических преступника. Один был Иван Николаевич Цыплов, другой — Фомин, оба осуждены под этими фамилиями, но настоящие фамилии которых остались невыясненными. Про Цыплова я слышал раньше. Это был бродяга, сосланный первоначально за уголовный проступок; сойдясь с поли­ тическими ссыльными, он весь отдался им душой и телом. Это был не первый и не последний случай; впоследствии мне пришлось ближе познакомиться с Цып- ловым в красноярской тюрьме, и эта фигура настолько характерна, что я счи­ таю нелишним сказать о нем несколько слов. Кто-то из ссыльных в Западной Сибири, знакомых с Цьгпловым, послал его с письмами в Россию. Он уже не в первый раз исполнял подобные поручения. Один из случайных знакомых моих рассказывал мне впоследствии, что Цыплов два раза бывал у него, занося поклон от ссыльного друга. Он давал ему приют и снабжал деньгами для дальнейшего пути. Бродяга, может быть разбойник, ноче­ вал у него в кабинете, где хранились деньги, и по вечерам играл с его детьми. У Цыплова было грубое, даже страшное лицо с глазами, сердитого взгляда которых не выносили даже арестанты. Тем не менее, оно, очевидно, сильно смягчалось, -когда девочка тянулась к неМу ручками и не боялась теребить его за усы. Я пред­ ставляю себе, как именно оно смягчалось, потому что впоследствии, в тюрьме Цыплов спрашивал у меня об ее здоровьи и с гордой нежностью прибавил: — Оне были когда-то мои приятельницы... Один раз Цыплова выпроваживали из какого-то ссыльного города слишком неосторожно: полиция заметила проводы, и за ним были снаряжены два пере­ одетых жандарма. Дорогой они его нагнали, пригласили присесть на телегу и за­ тем накинулись на него и стали вязать. Тут ли, или уже в инородческом поселе­ нии, но только Цыплов оказал вооруженное сопротивление. Несмотря на то, что жандармы были переодеты, что Цыплов был избит до полусмерти и нельзя было установить точно, не было ли тут простой самозащиты,— его судили за сопро­ тивление жандармам (переодетым) при исполнении ими своих обязанностей, и то­ больский дореформенный суд приговорил его к смертной казни через повешение. Смягчение его участи, как ему внушали судьи, зависело от чистосердечного созна­ ния — куда он шел, от кого и кому были адресованы [(...)]>. ((...)] зубы его зловеще скалятся, а лапы в крови. Это, конечно, трагическая история, в которой бывали и комические и глу­ боко-трогательные этюды. Но кто станет судить ее по одним лишь последним ре­ зультатам. Цыплов ушел опять в свою среду. Но кто знает,— если бы его «прия­ тельница» Леля, теперь уже взрослая девушка, смогла опять протянуть ему руку с простым добрым чувством..., я уверен, что в сердце старого каторжника легко зазвучали бы теперь замолкшие струны, уже раз откликавшиеся на братский призыв человека к человеку. Теперь мы слышим, когда у нас говорят об этом сравнительно недавнем времени—лишь одни насмешки или ругательства. Неред­ ко насмешка «многоопытных и умудренных» слетает из уст, прежде произносив­ ших пламенные призывы... Сколько «крайних» того времени теперь корчат пре­ зрительные гримасы... Ах, госпрда, господа. Есть опыт и опыт! Есть «пошлый опыт ум глупцов», это ваш опыт, опыт людей, ничему из него не научающихся и ничего не забывающих. С легким сердцем кидаясь на ради­ кальные фразы, они с таким же легким сердцем заимствуют пошлости из скепти­ ческого и ретроградного лексикона. А человек с сердцем, которое горячо любило и болело опытом живым,—учится из этого опыта, что жизнь сложна; что в ней ря­ дом — зло и добро, что люди не ангелы, сотканные из одного света, но и не ско­ ты, которых следует гнать в любое стойло, с которым они примирятся. Пройдет еще немного времени. Наша скептическая и ретроградная полоса тоже отойдет в прошлое; кора насмешек и грязи, которою теперь на всей своей воле и с высшего одобрения обливают наши добровольцы-публицисты эпоху 60-х и 70-х годов, спа­ дет сама собою, и история скажет свое беспристрастное слово: и теперь люди и тогда были люди; жестокости также творятся теперь, как и тогда. Весь вопрос — в количествах. И я глубоко верю, что на вашу долю, господа, на долю нашего скептического настоящего выпадет больше проклятий, а на долю того периода страстных увлечений и наивной веры — больше благословений. Поживем, увидим. А пока еще несколько слов о Цыплове. Он выдержал искушение и никого не выдал. В то время он доказал свою искренность и выпол­ нил евангельский завет — «отдать душу свою за други своя» — и я думаю, что в общей оценке его жизни—это явится центральным пунктом, такой тяжестью ча 1 В этом месте рукописи отсутствуют два листа. (Прим. ред.) 12 . «С и б ир с ки е о гн и » № 10.