Сибирские огни, 1962, № 10

что сослать в Сибирь и вернули оттуда, не приведя в исполнение собственного решения, к удивлению тобольского полицеймейстера, — то тут надо искать не послабления, а излишней жестокости. Все дело в том, откуда, с какого конца взглянуть на дело. «Московские ведомости» негодовали когда-то, что нас из тюрьмь 1 везли по городу на извозчиках, чтобы отправить в Сибирь. Почтенной газете казалось странным, что нас, заслуживших ссылку в Сибирь, еще возят на извозчиках. А мы, признаться, рассуждали навыворот: мы, никем не признанные в чем-либо виновными, считали, что отправлять нас в Сибирь, хотя бы и на из­ возчиках — есть излишняя жестокость. Это-то и называется, на языке почтенной газеты, «превратными толкованиями». Как бы то ни было, я оказался лучшим пророком, чем полицеймейстер, и он угадал только наполовину. Я все-таки еще раз вернулся, но с ним на обратном пути встретиться уже не мог: с ним случилось, по местному выражению, несчас- тие, и ко времени моего возвращения он уже потерял должность. Кстати, замечу при этом случае, что почти со всеми полицеймейстерами, с которыми мне прихо­ дилось встречаться, рано или поздно случались «несчастия». Без сомнений, сми­ рение великого преступника, которого ссылали то и дело из одного отдаленного места в другое, еще отдаленнейшее,— не позволяет мне ставить себя на одну доску с господами-полицеймейстерами; их никуда не ссылали, вероятно, потому, что их вины были меньше: так, один вятский полицеймейстер проворовался, и его выгнали со службы. Но все же, когда меня везли из Глазова в Сибирь,— он си­ дел в тюремной конторе в качестве доброго знакомого смотрителя и мрачным взглядом знатока смотрел, как меня, великого преступника, обыскивали. Он смот­ рел, как доброволец, чтобы я как-нибудь не утаил у себя карандаша, книжки, вообще чего-либо преступного. О, он добродетелен: слуга царский знает «этот народ!» Им мало места и в Сибири! За этим следовал упомянутый уже полицеймейстер города Тобольска. Он ти­ хо проворовался и тихо стушевался с должности. Полицеймейстер томский про­ воровался с громом и треском; об нем писали в газетах, но дальнейших неприят­ ностей, конечно, не последовало, так же как не последовало их и на долю поли­ цеймейстера, помнится, иркутского, который оказался начальником разбойничьей шайки. Наконец, в Якутске я застал на этой должности заведомого конокрада, много раз уличенного. Уже в мое пребывание в области,— постигло несчастие этого предприимчивого человека, и он вынужден был тихо удалиться. Крест свой он принял со смирением, однако не мог утерпеть, чтобы не высказать мне од­ нажды горькой жалобы на судьбу и несправедливость начальства. — Подумайте, г. Короленко,— меня, заслуженного человека... без объясне­ ния причин в отставку. Ах, г. полицеймейстер,— подумал я про себя.— Со мной, без объясне­ ния причин поступили гораздо хуже, а ведь у меня никто не находил своих ло­ шадей... Но так как он был человек добродушный и от себя никогда не добавлял никаких сюрпризов на нашу долю, то я промолчал. III Я чувствую, что мои заметки принимают форму беспорядочную и бессистем­ ную, как и та полоса русской жизни, которую я взялся описывать. Делать нече­ го, и мне придется все еще возвратиться к моему первому «посещению» тоболь­ ской тюрьмы. Я уже описал условия и обстановку, при которой довелось мне сидеть тот раз, в рассказе, озаглавленном «В подследственном отделении». Поэтому рас­ пространяться здесь об этой обстановке не стану. Скажу только, что даже на нас, видавших уже всякие тюремные виды, она произвела поистине удручающее впе­ чатление: маленькая, узкая каморка, с облезлыми темными стенами; потолок дос- щатыи, по углам темнота и паутина, против окна — ободранная тюремная стена, под самым окном зловонные клоаки; стекло разбито, холодно и мрачно; в стене вделано кольцо от цепи, на которой прежде держали заключенных. Вдобавок — направо и налево от нашей камеры — двое сумасшедших, из которых один посто­ янно выл и грыз зубами стекло. Казалось, ничего нельзя было придумать хуже, и мы с ужасом помышляли о том, что здесь нам придется прожить недели две. Оказалось, однако, что есть нечто похуже, в сравнении с чем наше положе­ ние можно было считать простой и довольно милой административной шуткой. Однажды, когда мы с товарищем предавались, лежа на своих койках, жесто­ кой тюремной скуке, специфической скуке, не имеющей решительно уже никако­ го образа и содержания и вдобавок еще мрачной,— в нашу дверь кто-то посту­ чал тихо и осторожно. Вместе с тем, в маленьком дверном отверстии, служащем для надзора за заключенными со стороны коридорных, замелькал чей-то глаз. 1\1Ы ооа поднялись и подбежали к дверям. — Записка вам, от Фомина.