Сибирские огни, 1962, № 10

опять ехать тем же путем, осенью, одному, опять в безвестную туманную даль. Скука же усиливалась еще от того, что из Перми бог послал мне в спутники Гурвича — очень нервного и очень скучного еврея-студента. С первых же минут он накинулся на меня с объятиями, с излияниями, которые мне казались очень бестактными в присутствии жандармов. Я не пошел навстречу этим излияниям, тогда Гурвич обиделся чуть не до слез и надулся с таким видом, точно любов­ ница, разыгрывающая сцену ревности, — что было тем более странно, что мы ви­ делись в первый раз, и единственная связь между нами устанавливалась случай ным сходством наших положений, и еще тем, что Гурвич сидел в Доме предвари­ тельного заключения рядом с Григорьевым, и тот давал ему читать мои письма. Вообще, в Гурвиче была в высшей степени развита та особенная экзальтирован­ ность товарищества и дружбы, которая легко-является в подобных положениях А так как он мне был совершенно неизвестен и, кроме того, совсем не обладал ни сдержанностью, ни тактом, то бедняге предстояло много разочарований и щелч ков. Действительно, впоследствии он озлился, весь ушел в мелкие дрязги ссыль ных партий, в мелкую вражду и споры. Как бы то ни было, когда на 10-й версте за Тюменью мы подъехали к рас путью,— я велел остановить свою тройку, чтобы попрощаться. Мы обнялись Его по-видимому удивило это, и на глазах появились слезы. Он обнимал меня го­ рячо и страстно, но денег у меня все-таки не взял, так как, по его мнению, меж­ ду нами не установилось дружбы (последнее, конечно, было справедливо). По­ том его кибитка с крытым верхом покатилась по Ялуторовскому тракту, уходив­ шему вдаль от нас под прямым углом к югу. Мои жандармы курили, а я стоял и долго смотрел, как уменьшалась эта кибитка, как замирал звон колокольчика, и лучи заходящего солнца слегка золотили дорожную «вечернюю» пыль. Мне уже не в первый раз приходилось прощаться подобным образом на перекрестке с слу­ чайным спутником. Тем не менее и я не мог освободиться от особенного чувства грустной симпатии к незнакомому товарищу, и я невольно вздохнул, садясь в ки­ битку, которая тотчас же понесла меня по такому же тракту, с такой же линией столбов, теряющихся вдали. Как бы то ни было, переправившись через Туру и ночью через Тобол, как уже сказано, 15-го в субботу, в праздник Успения, под вечер, я прибыл в То­ больск, где год назад останавливался на возвратном пути в Россию. Тогда я был здесь при более радостных обстоятельствах. Проезжая по улице нижнего города, я с грустью взглянул на деревянную лестницу, по которой’тогда мы, возвращаю­ щиеся, подвигались с пристани в острог. Донецкая, помню, запыхалась, лицо у нее покраснело, а глаза стали еще глубже и темнее. Сверху мы вместе смотрели на Обь и Иртыш и на заречные луга, смотрели в ту сторону, куда нам лежал; путь, — назад, в Россию, на запад. Теперь мне, уже во втооой раз, суждено бы­ ло проходить по пройденному уже пути одному, без дорогих людей... В той же потрепанной книжонке, все дни от 15-го до 23-го отмечены одной пустотой. Только против 19-го (это была среда, день парохода с арестантскими партиями) стоит грустная отметка: «пароход пришел и ушел, а я остался». Сколь­ ко в этой короткой фразе вспоминается мне ожидания, нетерпения, радости и ра­ зочарования. Дело в том, что я сидел в узенькой, мрачной каморке; сидел дол- гие-долгие дни и ночи; слышал свисток парохода, подходившего к пристани; вол­ новался, ждал, потом слышал один за другим три свистка и, наконец, уже с реки, за горой, донесся до меня прощальный долгий свисток курбатовского парохода. На барже в этот день везли политическую партию, а я должен был следовать от­ дельно и меня оставили до другого рейса. Я никогда не забуду вечера, когда мне пришлось опять развязывать увязанные узелки и ложиться в тюремную постель... И опять за этим днем в записной книжице тянутся пробелы. Но в моей памя­ ти эти пробелы заполнены несколькими впечатлениями, которыми на этот раз я желаю поделиться с моими будущими читателями. II Я должен, впрочем, вернуться несколько назад. Дело в том, что в тобольской тюрьме, как уже сказано, я был не в первый раз. Здесь у меня остались воспо­ минания; остались также и воспоминания обо мне. Выехали мы, возвращенные при Лорис-Меликове, из Тобольска около 1-го сентября 1880-го года. Красивый, молодцеватый полицеймейстер, у которого сна­ чала вышла с нашей небольшой партией ссора, а потом, как это часто бывает, за­ вязалось нечто вроде взаимного расположения, провожая нас и пожимая мне ру­ ку, говорил: — Смотрите, г. Короленко... Я служу столько-то лет и не видел еще, что­ бы возвращались люди из Сибири... Вы — первые. Но уж... могу вас уверить, если попадете вторично, — тогда уж... извините-с... Навсег-да-с!.. И вот, тот же полицеймейстер, в мохнатой папахе подъехал к губернаторско­