Сибирские огни, 1962, № 10

ражает в форме единичного, оно не­ избежно окажется всего лишь иллюстра­ тором и популяризатором научных ис­ тин». Приведя известное высказывание Бе­ линского о сходстве и различии содержа­ ния и формы в искусстве и науке, Б. Рю­ риков спрашивает: «Где есть отрицание своеобразия искусства? Да, Белинский отрицает мысль о том, что у литературы иное содержание, чем у науки. Но надо же понять, какой смысл имеет это отри­ цание! Белинский говорил, что наука и искусство познают реальную действи­ тельность... Надо ли в связи с затрудне­ ниями малосведущих людей пересматри­ вать правильные и общепринятые поло­ жения? Белинский отлично понимал, что форма содержательна, а содержание вьг- ражается в определенной форме. М. Ка­ ган приписывает великому критику мысль н е о е д и н с т в е , а о т о ж д е ­ с т в е задач науки и искусства и шко­ лярское понимание формы и содержа­ ния... Конечно, после подобной операции можно кого угодно опровергнуть. Но на­ сколько научны такие методы полеми­ ки?» (Коммунист, 1960, № 18, стр. 63). Сказанное здесь о М. Кагане целиком относится к Г. Поспелову, В. Ванслову, А. Бурову, занимающим в вопросе о спе­ цифике искусства аналогичную позицию. Следует однако сказать, что Г. Поспелов в своей книге, с одной стороны, «всяче­ ски поддерживает» основные положения книги А. Бурова, с другой стороны, в силу непоследовательности, полностью их отрицает. А. Буров доказывает, что эстетиче­ ская сущность искусства обусловливает­ ся его предметом, который автор назы­ вает «абсолютным специфическим пред­ метом». А. Буров пытается доказать объективность эстетической сущности искусства. Что же делает Г. Поспелов? Как это ни странно, он отрицает самую мысль о возможности эстетической сущности ис­ кусства. С точки зрения Г. Поспелова, эстетической сущности искусства нет и быть не может, поскольку имеется и д е й ­ н о е содержание искусства. Иронизи­ руя над теми, кто признает эстетическую сущность искусства, Г. Поспелов пишет: «Они доходят до того, что именно в эсте­ тической стороне искусства усматривают его сущность, считая идейное содержа­ ние искусства чем-то для него не специ­ фическим, чем-то, вносимым в его эсте­ тическую сущность». (158). В этом не­ большом рассуждении содержится боль­ шая путаница. Во-первых, возникает воп­ рос, на каком основании Г. Поспелов усматривает в идейном содержании ис­ кусства его специфичность? Не хочет ли он этим сказать, что идейность специ­ фична только для искусства? Но ведь ясно, чте общественных форм сознания, лишенных идейного содержания, не су­ ществует. На чем зиждется недоверие Г. Поспе­ лова к эстетической сущности искус­ ства? На неясном представлении об идейности и художественности искусст­ ва. Г. Поспелов считает специфичной для искусства идейность и совсем не специфичным — художественность («эс­ тетическую сторону»). Марксистская эстетика в оценке про­ изведений искусства исходит из призна­ ния единства идейности и художествен­ ности, содержания и формы, не сводя, однако, это единство к тождеству. Для произведения недостаточно быть только идейным, оно должно быть одновременно и художественным. Идейность сама по себе еще не создает художественности: с другой стороны, художественность про­ изведения не существует без идейного содержания и помимо него. История ли­ тературы и искусства знает немало при­ меров, свидетельствующих о том, как слабые, неудачные в художественном от­ ношении произведения компрометируют сами по себе хорошие прогрессивные идеи. Идейность, присутствующая в различных формах общественного созна­ ния (право, политика, мораль, наука, философия и т. д.), сама по себе не может рассматриваться как специфическая осо­ бенности искусства. Идейность становит­ ся важнейшей стороной искусства толь­ ко благодаря художественному вопло­ щению. Кто отрицает эстетическую сущность искусства, тот неминуемо сводит специ­ фику искусства к голой идеологии, т. е. приходит к тому, чем всегда грешила вульгарная социология. Источником, пи­ тавшим вульгарную социологию, являет­ ся недооценка эстетической специфики искусства, подобно тому, как источником формализма всегда являлась недооценка содержания, преувеличение значения формы и, как следствие этого — отрыв формы от содержания, противопоставле­ ние формы содержанию, своеобразный культ бессодержательной формы.