Сибирские огни, 1962, № 10
рая, наоборот, прикрывает, вуалирует интимное в женской фигуре. Такова одежда кореянок. Она берет свое начало от птиц. — Но ведь такая одежда скрывает и красоту линий человеческого т ела ,— пытался было возразить я. — О нет! — сказал художник. — Не скрывает. Но показывает, подчеркива ет скромно, целомудренно. Это, знаете ли, в нашем национальном характере. Влюбленные у нас не скажут прямо: «Я люблю вас». Это же, но они выражают иными словами, скромно, мягко, намеками. Я спросил Ли Гон Ена, происходят ли какие-либоизменения в женской одежде в условиях новой жизни. — Да, конечно,— ответил он.— Юбки сталикороче. В нихудобнее ходить работать. Укороченная юбка показывает красоту линий женских ног. Ли Ден Сук, слушавшая нашу беседу молча, вдруг сказала: — Я полностью' согласна с Ли Гон Еном. Мы, кореянки, очень любим свою одежду. Писательница была в традиционном национальном платье, художник — в традиционном белом костюме. * * * — Ну, какие ваши первые впечатления?— спросили нас в Союзе корей ских писателей. — Молодость, — ответили мы. Да, во всем, что мы видели в Пхеньяне, мы ощущали молодость, свойствен ные молодости — жизнерадостность, широкий шаг, порывистую устремленность в будущее. После Пхеньяна мы побывали в городе металлургов — Сонриме и в сельско хозяйственном кооперативе деревни Рипсок. И когда нас снова спросили о впе чатлениях, мы ответили: «Молодость». В деревню Рипсок мы ехали по плотно утрамбованному шоссе. По обочи нам его параллельно с автомашиной бежали две строчки цветов. Мы ехали час, второй, а цветы все бежали и бежали на северо-запад, к Желтому морю и, каза лось, конца им не будет. Вслед нам махали перистыми ветвями рябины. Шоссе, обсаженное рябиной и цветами, появилось совсем недавно, когда азалии стали цвести в Корее после изгнания американских интервентов. Шоссе высоко подымается над заливными полосами риса. Урожай был уже убран, снопы увезены на тока, поля опустели. Только два-три раза мы встретили на шоссе коврики кукурузы, разостланные для просушки. Рис — извечная культура корейской земли. Но и в ее жизнь, оказывается, уже ворвалось новое, молодое. Прежде часто были засухи. Колхоз, в который мы ехали, всего за три года соорудил оросительную систему, и сейчас его поля не знают засух и во много раз стали плодороднее. Во время японской оккупации гектар земли давал всего семьсот килограммов риса, в 1960 году он дал четыре тысячи сто шестьдесят, в 1961 —пять тысяч пятьсот килограммов. Знакомство с кооперативом мы начали с молотильного тока. Над скирдами развевались флаги: красные, зеленые, белые. Между скирд стучала молотилка. Люди проворно подносили к барабану снопы риса, убирали зерно, мякину, соло му. Слышались оживленные выкрики, смех. Казалось, на току праздник, тор жество. Я спросил одного пожилого колхозника (его имя Пак Рен Чжон), почему на молотьбе такая торжественная обстановка? — Это же наш праздник, — ответил он. — Видите, какой урожай! Чтобы стук молотилки не мешал беседе, мы сели чуть в сторонке. Пак Рен Чжон, узнав, что я из Советского Союза, охотно рассказал о себе. Раньше, до освобождения, он совсем не имел земли, сеял рис на арендованном участке. Осенью помещик забирал зерно прямо.на току, крестьянину оставалось охвостье и мякина. Обычно с нового года семья питалась кореньями -прав. После изгнания японских оккупантов крестьянин Пак Рен Чжон впервые в жизни получил четыре гектара земли. В 1954 году одним из первых вступил * кооператив. В 1960 году получал на трудодни восемь тоне риса, в 1961 году — десять тонн. — Четыре с половиной, — сказал товарищ Пак, — оставляю на питание семьи, пять с половиной тонн продам государству и куплю кое-что для дома. Я построил новую чиби, имею швейную машину, радиоприемник. Нынче хочу при обрести шкаф, гардероб, книжные полки. На току появлялась то около одной группы работавших людей, то около вто рой энергичная девушка. На ее озабоченном лице то мелькала улыбка, то пробе гала тучка. Девушка давала людям какие-то указания. На груди ее блестел зна чок Чхонлима.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2