Сибирские огни, 1962, № 10

вал, зачем он пришел в сад. Все новые и новые клумбы и целые поля бе­ лых и огненно-ярких цветов выбегали ему навстречу, поднимая в его ма­ ленькой груди что-то незнакомое и пока . непонятное. Темно-зеленые листья просвирника, круглые и гофрированные, как полураскрытый веер, лоснились на солнце, его лиловые цветы сморщились от жары и нервно подрагивали, словно в них в каждом билось по крохотному сердцу. Та- ляшке захотелось их потрогать, но он не решался. Яков понял. Он накло­ нился и сорвал огромный синий колокольчик, поднес его к уху Таляшки и встряхнул. Таляшка засмеялся и взял цветок. К колокольчику прибави­ лась пестрая с терпким запахом гвоздика, потом орхидея. Скоро букет разросся так, что Таляшка держал его обеими руками. Он вдыхал нео­ быкновенный аромат и чувствовал, как все его маленькое сердце заливает что-то теплое, бесконечно дорогое и прекрасное. А навстречу поднимались все новые соцветия. С того дня Таляшка не расставался с Яковом. Он приходил в сад, как свой, и Буран махнул на него лапой. Мальчик наблюдал за работой Пригожина и сам брался то за лопату, то за лейку. Но первая была вы­ ше его ростом, вторая тяжела. Яков смеялся и позволял ему пропалывать цветы. Потом они ужинали тут же в саду под яблонями. Однажды к дому Пригожина пришла мать Таляшки. Еще подходя к калитке, она услышала звонкий Таляшкин смех. В щель забора увидела она сына, сидящим на плечах Якова. Она знала о болезни Пригожина, но что-то остановило ее в тот день у калитки. Женщина тихо заплакала, прислушиваясь к разговору двух мужчин. — Яков, можно я тебя поцелую? — спрашивал Таляшка, сползая по спине Пригожина на землю. — Нет, нельзя, — негромко отвечал Пригожин. — Почему же, Яков? Я тебя очень люблю, как маму. — Вырастешь — поймешь, — глухо отговаривался Яков. Пригожин все реже брался за лейку и лопату. Осенью работы поуба­ вилось, и он подолгу сидел на крыльце, наблюдая через открытую калит­ ку за улицей. Лицо Якова стало прозрачным, пальцы на руках вытяну­ лись, как белые клавиши. Яков чувствовал, как с каждым днем тают его силы, но он по-прежнему не отказывал себе присутствовать при рожде­ нии дня. Солнце тоже уже растратило себя, светило как бы нехотя, сквозь прозрачную дымку осенних испарений. Таляшка приходил каждый день. Яков ждал его, как сына, придумы­ вал для него короткие сказки о каждом новом цветке. Яков стал словоохотлив. Его быстрая неиссякаемая скороговорка це­ лый день слышалась в саду. Он словно спохватился, что мало говорил в жизни, и теперь даже мечтал вслух. Таляшка охранял сад. Яков любил эти часы пограничных обходов. Было смешно и трогательно смотреть, как старый пес и маленький Таляш­ ка бредут по тропинкам, то скрываясь в зарослях гладиолусов, то неожи­ данно появляясь в глубине сада. Настала пора туманов. Пригожин помрачнел. Ему тяжело дышалось в такие дни, беспрерывный кашель сотрясал его и без того худое тело, по­ стоянное ощущение удушья преследовало Якова, и он не спал по ночам. Сильно осунувшийся, небритый бродил он по дому, не зная чем заняться. Дважды вместе с Таляшкой приходил доктор. Он настойчиво требовал лечь в диспансер и подолгу считал пульс. Он не смотрел на Якова, когда выслушивал его стетоскопом, но по его сосредоточенному румяному лицу разливалась то взволнованность, то внимание, то растерянность. Врач был молод и не умел пока скрывать своих чувств. Утром Яков написал завещание и сам сходил к нотариусу. В этот день Таляшка впервые собирался в школу. В серой школьной форме

RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2