Сибирские огни, 1962, № 10
вал, зачем он пришел в сад. Все новые и новые клумбы и целые поля бе лых и огненно-ярких цветов выбегали ему навстречу, поднимая в его ма ленькой груди что-то незнакомое и пока . непонятное. Темно-зеленые листья просвирника, круглые и гофрированные, как полураскрытый веер, лоснились на солнце, его лиловые цветы сморщились от жары и нервно подрагивали, словно в них в каждом билось по крохотному сердцу. Та- ляшке захотелось их потрогать, но он не решался. Яков понял. Он накло нился и сорвал огромный синий колокольчик, поднес его к уху Таляшки и встряхнул. Таляшка засмеялся и взял цветок. К колокольчику прибави лась пестрая с терпким запахом гвоздика, потом орхидея. Скоро букет разросся так, что Таляшка держал его обеими руками. Он вдыхал нео быкновенный аромат и чувствовал, как все его маленькое сердце заливает что-то теплое, бесконечно дорогое и прекрасное. А навстречу поднимались все новые соцветия. С того дня Таляшка не расставался с Яковом. Он приходил в сад, как свой, и Буран махнул на него лапой. Мальчик наблюдал за работой Пригожина и сам брался то за лопату, то за лейку. Но первая была вы ше его ростом, вторая тяжела. Яков смеялся и позволял ему пропалывать цветы. Потом они ужинали тут же в саду под яблонями. Однажды к дому Пригожина пришла мать Таляшки. Еще подходя к калитке, она услышала звонкий Таляшкин смех. В щель забора увидела она сына, сидящим на плечах Якова. Она знала о болезни Пригожина, но что-то остановило ее в тот день у калитки. Женщина тихо заплакала, прислушиваясь к разговору двух мужчин. — Яков, можно я тебя поцелую? — спрашивал Таляшка, сползая по спине Пригожина на землю. — Нет, нельзя, — негромко отвечал Пригожин. — Почему же, Яков? Я тебя очень люблю, как маму. — Вырастешь — поймешь, — глухо отговаривался Яков. Пригожин все реже брался за лейку и лопату. Осенью работы поуба вилось, и он подолгу сидел на крыльце, наблюдая через открытую калит ку за улицей. Лицо Якова стало прозрачным, пальцы на руках вытяну лись, как белые клавиши. Яков чувствовал, как с каждым днем тают его силы, но он по-прежнему не отказывал себе присутствовать при рожде нии дня. Солнце тоже уже растратило себя, светило как бы нехотя, сквозь прозрачную дымку осенних испарений. Таляшка приходил каждый день. Яков ждал его, как сына, придумы вал для него короткие сказки о каждом новом цветке. Яков стал словоохотлив. Его быстрая неиссякаемая скороговорка це лый день слышалась в саду. Он словно спохватился, что мало говорил в жизни, и теперь даже мечтал вслух. Таляшка охранял сад. Яков любил эти часы пограничных обходов. Было смешно и трогательно смотреть, как старый пес и маленький Таляш ка бредут по тропинкам, то скрываясь в зарослях гладиолусов, то неожи данно появляясь в глубине сада. Настала пора туманов. Пригожин помрачнел. Ему тяжело дышалось в такие дни, беспрерывный кашель сотрясал его и без того худое тело, по стоянное ощущение удушья преследовало Якова, и он не спал по ночам. Сильно осунувшийся, небритый бродил он по дому, не зная чем заняться. Дважды вместе с Таляшкой приходил доктор. Он настойчиво требовал лечь в диспансер и подолгу считал пульс. Он не смотрел на Якова, когда выслушивал его стетоскопом, но по его сосредоточенному румяному лицу разливалась то взволнованность, то внимание, то растерянность. Врач был молод и не умел пока скрывать своих чувств. Утром Яков написал завещание и сам сходил к нотариусу. В этот день Таляшка впервые собирался в школу. В серой школьной форме
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2