Сибирские огни, 1962, № 10

над колыбелью ребенка, склонялся он над своим садом с лейкой в руках. Через десять лет деревья и кустарники разрослись так густо, что стали пе­ ревешиваться через забор. В городке дивились на сад слепого старика, поговаривали даже о колдовстве, но в праздники приходили смотреть на гордые гладиолусы и оранжево-красные маки. Цветы были разные и росли беспорядочно. Находились охотники побаловаться, и тогда был куп­ лен Буран, гончий пес, злой и громкоголосый. Слепота сделала Пригожи- на замкнутым. Даже Якова не жаловал он беседой, только иногда спра­ шивал, какого цвета небо и плавают ли коршуны в нем. Сам он походил на степного орла, когда сидел вечерами на крыльце, сутулый и неподвиж­ ный с длинными тяжелыми руками. Умер он июньским теплым вечером. Лег под самую развесистую яблоню и не встал больше. Рядом с ним на­ шли лейку, полную воды, и старую, но еще крепкую мотыгу. Это случи­ лось перед самой войной. А потом люди забыли о цветах, Яков ушел на фронт. Сад заглох, но каждое лето буйно зацветал, и старенькая мать Якова напрасно простаивала на углу городского рынка с корзинками бе­ лых орхидей. Отгремела война. Яков, вернувшийся из госпиталя, помнил степную дорогу от станции до городка. Она вся была в лепестках, словно с неба пролился цветочный дождь. В саду хозяйничали женщины. В тот год уро­ дилось великое множество маков, и женщины вязали из них огромные букеты алых и бело-розовых цветов. В дом к Якову пришли товарищи- фронтовики. Они знали, что у него прострелено легкое, и удивились, ког­ да он выбежал им навстречу и сам достал из погреба знаменитой приго- жинской медовухи. Их поразила бледность его тонкого лица и лихора­ дочный блеск всегда ласковых глаз. Что-то притушило в них доброту. Яков смотрел на собеседника вприщур, словно спрашивал: «Кто ты? Что ты за человек?» Ранние морщинки подтянули губы, на них появилось обидчивое выражение. Ему тяжело дышалось, и он скрывал это. Водку цедил медленно, словно бы нехотя, и не закусывал. Пригожин поднимался с постели задолго до восхода. Он выходил в сад и ждал солнце. И оно выкатывалось прямо из степного моря, пурпур­ ное, всегда молодое и обновленное. Солнце трогало впалую бледную грудь Якова мягкими, еще не жгучими лучами. Пригожин часто и сухо кашлял и принимался за работу. Вначале он обходил клумбы маков и длинные ленты бордовых гвоздик. Потом шел к сирени. Заросли ее тяну­ лись вдоль забора до самой калитки и встречали человека тихим ропотом. Здесь каждое дерево помнило его мальчишкой, и тропинка, петляю­ щая среди многочисленных клумб и грядок, вызывала у него ощущение детства и какой-то неразгаданной тайны. К полудню солнце накаляло деревья, и они тоскливо шелестели лист­ вой. Цветы замирали. Старческие морщины набегали на их лепестки. Воздух между деревьями звенел, потрескивала кора. Сад просил воды, как человек. Яков выливал из бадьи воду в главную канаву, проходив­ шую от колодца через весь сад. Вода быстро мутнела, мчалась по канаве и на полпути высыхала. Но ее догоняла уже другая ледяная солоноватая волна, а ту, другую — третья, четвертая, пятая. Бадью за бадьей подни­ мал Яков из колодца. Это походило на борьбу. Солнце не'уступало человеку ни пяди. Оно, словно пиками, кололо влагу лучами, раскаленный воздух наваливался на нее бесцветной тяжелой массой и пил, пил без роздыха ледяную прох­ ладу. Палящий пронизывающий жар прижимал тени к стволам. Пыль падала на сад и стирала краски. Опушенные ею деревья и цветы дела­ лись словно восковыми. Но человек без устали черпал воду, и земля успевала напиться.