Сибирские огни, 1962, № 9

Я любил утренние минуты, когда только входишь в мастерскую и ви­ дишь еще не картину, а только заднюю стенку подрамника и волнистую бахрому холста. Я любил ее, эту картину. Может быть, потому, что передавал в ней свои сокровенные желания, которых в жизни сам никогда не изведаю... Это была моя первая большая работа. Я с ней рассуждал, с нею грустил... Люди редко задумываются над тем, чего стоила художнику его картина. Я осторожно трогал кистью лицо девчонки. До чего же хороши кра­ ски, если их не размазываешь, а кладешь и оставляешь нетронутыми. Они словно не высыхают, чистые, маслянично сочные. Сколько я переписал этюдов! Я не боялся краски, я знал ее. Карти­ на получалась свежей, не замученной. Я вглядывался в глаза с глубокими звездочками, затененные ресни­ цами. Они не щурились, смотрели не меняясь и не мигая, уже навсегда. Я брал на кисть краску, близко прислонялся к лицу и осторожно клал ма­ зок на полуоткрытые губы. Я ловил себя на мысли, что проделывал это так бережно, словно боялся губы вспугнуть, обидеть, будто они живые. Они наливались теплотой... Вылепленное слюдяными мазками лицо де­ вушки жило уже независимо от меня. Я любил это лицо... И вдруг я отчетливо вспомнил вздрагивающий карандаш в сухой де­ довской руке и растрепанного, вырывающегося из альбомного листа, ко­ ня... Я нашел их сам, неуловимые штрихи, которые в детстве бездарно размазывал! Как-то вечером, когда я уже собирался уходить, ко мне зашел Виктор Владимирович. Я подставил ему стул. Он сел напротив картины, подав­ шись тяжелым корпусом вперед. — Разверни ее от света. Положив кулаки на колени, смотрел на картину и хмурился. — Ну что ж, — сказал он задумчиво. — За тебя я теперь спокоен. Лицо девчонки больше не трогай. Оно тебе явно удалось. Ты сам-то как считаешь?.. Постарайся закончить. И... —он сочувственно и ободряюще посмотрел на меня: — Не падай духом!.. Петька назвал свой диплом «Комендантский патруль». Парни с красными повязками выпроваживали из парка двух разбушевавшихся пьяных. — Наши законы слишком гуманны, — возмущался он, имея в виду, главным образом, не пьяниц, а преступников, бандитов. — Я бы всю эту сволочь вешал. На площади, для острастки. Самое сильное воздействие зрительное. Общедоступный просмотр многих бы отрезвил. Ты хоть раз присматривался, какие у них морды? В глазах абсолютно ничего вразу­ мительного. Что-то тупое, звериное... И так за свою жизнь слишком мало успеваешь сделать. А тут еще всякая мразь мешает. Если бы тогда не Лилька, из нас бы отбивную котлету сделали. Бр-р... Неприятно предста­ вить себя в состоянии фарша. И как она успела? Быстро смоталась. Слу­ шай... Генку-то ты, оказывается, ударил?.. Между прочим, из-за самки де­ рутся только животные. Петька работал усиленно. Он дежурил в вытрезвителе, ходил с бри- гадмильцами, приносил по десятку набросков, уточнял и уточнял лица пьяных, переписывал их по нескольку раз, особенно одного из них — в фуражке с плетеным ремешком. Нет, Петька не был равнодушен к жи­ вописи. Он часто подходил «о мне, рассматривал мою картину. Раз ни с того ни с сего сказал: — Лильку ты все-таки любил... Какого ж е ты черта притворялся?