Сибирские огни, 1962, № 9

— Иди, иди,— подбадривал я, стараясь улыбнуться. Повернулся и зашагал... Когда оглянулся — они были уже далеко. И вдруг мне не захо­ телось уезжать... — Ты хоть бы сходил куда-нибудь,— говорила мама.— Всю неделю дома сидишь. Худой какой-то. Скулы одни остались. Не захворал? — Нет... — Прошлый год приезжал — лучите был. Ты молока больше пей. Оно в махотках на полке в сенях- стоит. Захочешь пить, наливай и пей. Что ты опять целыми днями под крышей делаешь? Отдохнул бы. И так всю зиму учишься. Она не знала, мама. Я под крышей ничего не делал. Ни за что не брался... Я купался в речке, загорал на песке. Один... Песок серый и чистый, не то что на городском пляже. Я пересыпал его из кулака на ладонь и вспоминал, как на пляже ря­ дом со мной лежала Лилька. Вставала на колени и встряхивала головой. Холодные брызги падали мне на спину... Она набрала рукой песок и стала сыпать тонкой струйкой на мое плечо. Пошлепала ладошкой: — Плечи у тебя какие! Давай поборемся! Вскочила на ноги и .старалась свалить меня. Я приподнял ее на руках и положил на песок. Она поправила купальник на груди, исподлобья по­ смотрела мне в глаза. — Губы у тебя большие. Как бы я тебя стала лепить? В уголках губ — складка. Ты волевой, да?.. Но ведь она почти не лепит. Вратарь несколько месяцев стоит неза­ конченный... Зачем она мне рисунки показывала? Убедить, что давно ни­ чего не делает?.. Некоторые ее программные работы отобраны в фонд училища. Она талантлива. Но ей некогда работать... А у меня? Как насчет таланта? Может ли человек сам определить его в себе? Как он его почувствует? Если есть талант, он потребует выхо­ да? Ему необходимо как-то проявиться? Он позовет?.. А меня не зовет... Какой может быть разговор о моем таланте?.. Вечером из плетеных ворот огорода ко мне вышла мама. В руках она держала огурцы с белыми головками, припачканные землей. Нарвала для меня. Но увидела: я занят — и не решилась предложить... А я поймал се­ бя на мысли, что не хотел ехать домой. Я посмотрел на ее руки, прижимавшие огурцы, и сказал: — Мама, давай я тебя нарисую. — Вот так? — Да. Ты только постоишь недолго. — У меня кофта старая. — Вот и хорошо. — Чего же хорошего, если кофта старая? Она начала перевязывать платок. Я остановил. — Пусть будет так. — Зачем я тебе такая? — Ведь ты всегда такая. Она стояла и стеснялась. — Ну, хватит... Руки затекли. — Скоро все. Только глаза. Чуть-чуть... Утром я вспомнил о рисунке и подошел к нему. Мама смотрела с не­ го скорбно. Нет, пожалуй, не скорбно, а сурово. Почему прежде я не знал