Сибирские огни, 1962, № 9

Мы побродили по городу и к шести часам явились в выставочный салон. В высоком зале салона висели на стенах несколько картин и множест­ во этюдов. «У доменной печи», «Сталевар», «У переправы»... Раскрывшие­ ся печи и белый накал стали создавали иллюзию достоверности. За столом, покрытым малиновым бархатом, сидели председатель от­ деления Союза художников, Котин и представитель из обкома. — Наша общественность рада приветствовать своего земляка с его чудесными работами, — поздравил художника директор училища. — ...На полотнах Котина, в каждом, даже маленьком его этюде, видна любовь к человеку. Всюду художник наблюдательным глазом под­ мечает индивидуальные особенности человека. Одежда людей, их лица решены колористически тонко... Я хочу поблагодарить Котина, — сказал главный художник драмтеатра. Говорили много. Торжественно. Хвалили. И тут... Когда, казалось, обсуждение уже закончилось, по широкой ковровой дорожке на сцену поднялся Петька. Он подождал, пока угомонятся в зале, и, почти развязно, начал: — Мы слушали сейчас выступления о художнике. Не знаю, понрави­ лись они или нет товарищу Котину, а меня они возмутили. Если эту вы­ ставку считать за образец живописи, то у нас нет настоящих художников. Чем тут восхищаться? Где хотя бы намек на какую-то мысль, в какой картине запечатлел он современного советского человека?.. Выставка — лицо художника. А что представил художник Котин? Зачем повальное ли­ цемерие? Три больших полотна, на которых зафиксированы ярко-красные фигуры манекенов-плавилыциков, да выставка этюдов, пусть не плохих, с эритемой красных сарафанов— вот и все богатство данной выставки... — Гордеев, тебя к телефону, — громко зашептала вбежавшая на сце­ ну секретарша. — Тебя вызывают, сейчас звонили... Зал молчал. Было стыдно, неловко... Словно в маленькую комнату, обставленную хрупкими изделиями, вбежал кто-то с длинным бичом и давай хлестать все подряд — зло, с азартом!.. Петька набычился и смотрел в упор на смущенную женщину: — Меня в городе не знают... Я сейчас уйду. Только хочу досказать: ес­ ли я приду к убеждению, что научусь рисовать подобные безделушки, тогда нечего мне здесь учиться. Петька спустился со сцены, и торжественность исчезла. В зале шу­ мели... На другой день утром, когда мы собирались на занятия, Петька спросил меня: — Ты считаешь, я неправ? — Не совсем... — В чем я неправ? — В том, что незаконно обвинил училище. — Это как же? — «Если я научусь рисовать подобные безделушки, нечего мне здесь учиться». Так?.. А тебя здесь не безделушкам учат. Берут за уши, наклоня­ ют и говорят: «Смотри, это только азы, только азы! Над большой грамо­ той сам корпеть должен!» — А-а-а, опять — «корпеть»!.. На уроке живописи студенты бурно обсуждали Петькино выступле­ ние, пока не пришел Виктор Владимирович. Мы затихли. В его отношении к нам сразу почувствовалась необыч­ ная сдержанность. После звонка он сказал Петьке: