Сибирские огни, 1962, № 9
— Что, разве не мил он тебе? — Нет, он не плохой... Конечно, выпить любил. Так ведь мужиков иногда не поймешь, отчего они пьют. И то правда — не любила я его... Теперь скоро дождемся... И я понял: ждет она его, ждет вместе с детьми, все простила, вернет ся он-—и, может быть, найдет она свое тихое счастье, только никогда уже не засветится в ней та безудержная цветочная весна, что осталась там, на Долгом мысу... Мы проезжали между нависшими над дорогой кустами черемухи. Ветки задевали нас и осыпали тяжелыми частыми каплями. — Да потише ты, чертенок! — прикрикнули на мальчишку, стегавше го по мокрому лоснящемуся боку лошади. Мне почему-то показалось, что Надя, да и все люди в бричке, не за мечают солнечного праздника капель. Мне вдруг неудержимо захотелось, чтобы рядом со мной сейчас была Лилька, Лилька!.. Я слышал ее звон кий смех, видел ее замеревшей над смородиновым кустом... Она осторож но приподнимает ветку, притрагивается губами к холодной кисточке и, придавив, держит на зубах красные, росно сквозящие рубиновым соком ягоды. А в черных ее глазах не эти мокрые лучи, а я — большой и кра сивый, с лицом, забрызганным дождем: Лилькины глаза умеют всех де лать красивыми... Надя ехала, о чем-то задумавшись, придерживая на коленях хозяй ственную сумку, в которой лежала завязанная в косынку кислица. Неделю пробыл я на уборке сена. Потом, неожиданно для себя, очу тился около силосной ямы. Подъезжала машина, круто разворачивалась и медленно, задним ходом, подвигалась к краю осыпающейся ямы. Две девчонки, стесняясь меня, скидывали вилами изрубленный зеленый под солнечник. Неразговорчивый мальчишка лет десяти, верхом на коне, утаптывал силос. Покружившись минут пятнадцать, он соскакивал с ко ня и ложился поодаль, на траве. Конь оставался стоять на месте, ритмич но и бесконечно долго мотал головой вверх и вниз, как заведенный, будто шел на месте. На холке у него лежал смятый, пропотевший серый пид жачок. С очередным рейсом приехал председатель Федор Иванович. Он снял с головы кепку, выхлопал ее об руку и сказал: — А работать ты еще не разучился! Я поднимал тяжелые навильники зеленки, скидывал вниз, ручка вил упруго сгибалась и поскрипывала. — Вот только руки у тебя стали какие-то не наши, не крестьянские. Так от нас и отвыкнешь. Мы сидели с ним на сухой теплой земле, курили и разговаривали. — Нечем держать молодежь в деревне,— сокрушался Федор Ивано вич.— Без малого десять лет как война закончилась, а в колхозе, хоть шаром покати, парней не найдешь. Легки вы на подъем стали. Не по-хо- рошему. Я про себя подумаю: вытащи-ка меня из деревни — буду из ду ши вышиблен. А вот вы живете там... В деревне хоть трава не расти!.. Объясни ты мне, как все это у вас получается, а? — Разные же причины. Разве есть тут какая-нибудь закономер ность?.. — Закономерность?.. Я тебе раскрою закономерность! Шибко с большой высоты на деревню смотрели. Не могли разглядеть, что в ней делается. Мы, бывало, к отчетному году по пятьсот граммов хлеба на тру додень получали. А то и совсем — ничего! Еще колхоз же государству должен оставался. Хлеб уберем, урожай небольшой, смотришь — к осени
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2