Сибирские огни, 1962, № 9
— А что, попробуем! — сказал директор. — Осталось три дня до окончания экзаменационных работ. Я распоряжусь, чтобы тебе давали ключ от аудитории, где стоят наши постановки. Успеешь за три дня вы полнить задания — сдашь на просмотр вместе со всеми. Пройдешь кон курс — допустим к дальнейшим общеобразовательным экзаменам. Рабо тать в аудитории можешь целыми днями. Виктор Владимирович, — обра тился он к молодому, — введите его в курс дела и обеспечьте бумагой. С Виктором Владимировичем мы вышли из кабинета и направились вниз. На лестнице он остановился и, как-то по-доброму улыбнувшись, спросил: — Знаешь, я так, просто для себя... Скажи, ты это серьезно, решил стать художником? Я смутился, он разулыбался еще откровеннее и пошел дальше... Из аудитории я вышел к вечеру. В маленькой комнатке на пыльных спортивных матах и длинных столах, уткнувшись в учебники, сидели аби туриенты. Здесь они жили в период экзаменов. Я посмотрел на их отсут ствующие физиономии и положил шинель в угол. По комнате ходил низенький, толстый, как Тарас Бульба на иллюст рациях Кибрика, парень с этюдником на длинном ремне, переброшенном через плечо. — Кто со мной на этюды? — вопрошал парень. — Все зубрим? День этюд не попишешь — год потеряешь. Шурупить надо. Все поступающие казались мне удивительно умными и лучше меня подготовленными к творческому конкурсу. Наверное, только армейская привычка к дисциплине держала меня в аудитории. На пятый день я вместе со всеми ждал, когда к доске объявлений пришпилят списки выдержавших конкурс. На последнем листке, отчего-то даже не обрадовавшись, я нашел свою фамилию и понял, что очень устал. «Тараса Бульбы» в списке не было. — Ну как, есть?.. Молодец, солдат! Я оглянулся. Передо мной стоял Петька Гордеев и блаженно улы бался. На нем были широкие флотские брюки и гражданский пиджак. Петька служил на флоте, но ему явно не хватало флотской стройности. Был он худой и сутулый. Потому что за шесть лет службы только раз или два ходил на корабле, остальное время сидел на берегу в каком-то штабе. Изредка его посылали на сборы армейских самодеятельных художников. Он тоже недавно демобилизовался и теперь поступал в училище. У Петьки выпуклый лоб с широкими залысинами, острый нос и ум ные, глубоко посаженные глаза. — Слушай, — сказал Петька. — Я нашел квартиру. Сто рублей в ме сяц. Хозяйка одного не пускает, нужно двоих. Тебя это устраивает? — Вполне... С тех пор прошло почти три года. Я учусь на третьем курсе. Третий год снимаем мы с Петькой комнатку с прогнившим полом, доски которо го почему-то никогда не просыхают. В комнате большие окна, но всегда полумрак, потому что створчатые ставни раскрываются вовнутрь. За ок нами ленивый клен. Его листва еле шевелится... Я натягиваю холсг на подрамник. Холст пахнет конопляным клуб ком. В детстве, когда мама на самопряхе сучила дратву, я поднимал его с пола и он крутился у меня в подоле рубахи... Петька бреется за столом, выпячивая языком щеки. Во.т он налил в ладонь одеколон и, морщась, захлопал рукой по подбородку. — Значит, ты на вечер опять не пойдешь? — спрашивает Петька. — Равнодушный ты парень, черт возьми. Хотя, нет... Ты одержим искус
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2