Сибирские огни, 1962, № 9

Обмерять пахоту было рано. По прохладной дорожке я шел к озеру. Искалеченная, с ободранной корой, береза висела над водой. В тени ку­ стов лежали железные бочки с отполированными толстыми ободами, буд­ то подпоясанные светлыми поясами, а на освещенной солнцем воде рас­ плывались многоцветные разводы масляных пятен и блестели так, что ре­ зало глаза. Почему человек не может быть счастлив один, почему живет в нем потребность делиться своей радостью?.. Вот и мне мало быть одному сви­ детелем этого солнечного утра. Хочется, чтобы кто-то другой видел и чув­ ствовал то же самое. Как же тогда рисовать только для себя? Разве мож­ но создать настоящую картину только для себя? Я же не могу один оце­ нить своей радости: хороша ли моя картина? И вообще, смогу ли я напи­ сать настоящую картину?.. В армии мне мало удавалось рисовать. Но, когда к нам в батарею пришло новое пополнение и стриженые, круглоголовые «салаги» усваива­ ли премудрости стереотрубы и артиллерийской бусоли, я делал с них наб­ роски. Я рисовал растянутые на кольях армейские плащ-палатки с выгляды­ вающими оттуда аппаратами и катушками связистов, портянки, разве­ шенные на сапогах возле костра, рисовал охапку сушняка и батарейного баяниста, сомкнувшего мехи баяна, замечтавшегося над огнем. Я не знаю, насколько хороши были рисунки, но многие из них мои ар­ мейские друзья выпросили. Неправду говорят, что когда-нибудь люди в свободное от работы время будут писать картины для себя. Нет, Иван Демьяныч, я не для себя рисовал. Вам этого не понять. Разве можно нацеливать свою жизнь только на то, что лучше прокор­ мит?.. Вам не понять... А вот мама понимает. Я знаю, она разрешит мне уехать и опять останется одна, терпеливая мама... Не зря дед назвал ее когда-то художницей. Это он про ясный взгляд ее говорил и доброе сердце... Через три дня, не дождавшись ответа на запрос, я уехал в южный город — поступать в училище. Я один пройдусь В училище шел ремонт. Отчетливо помню пятна извести на полу, раз­ давленные кусочки глины, в коридоре чей-то удивленный возглас: — Ребята, кажется, еще один... Спросив, где кабинет директора, я поднялся наверх. За столом сидел пожилой мужчина в белой украинской рубашке (тогда я не знал, что это директор). Рядом с ним стоял мужчина помо­ ложе. — Что у тебя? — спросил пожилой, обращаясь ко мне. — Хочу поступить в ваше училище... Он безучастно посмотрел на мои сапоги в известковой пыли, на ши­ нель, с которой я не успел спороть черные артиллерийские петлицы, и сказал: — Да, опоздал ты... Уже семь дней, как идут экзамены. Помочь тебе мы ничем не можем. Почему так поздно?.. Из Сибири? Далеко... С собой- то что-нибудь привез? На льготы у нас рассчитывать не приходится. Тут и демобилизованные должны быть с искрой божьей, иначе все художники переведутся. Я выложил из чемодана свои армейские рисунки и несколько этю­ дов. Тихо переговариваясь, они рассматривали их и складывали на пол.