Сибирские огни, 1962, № 9
А у Наташки из глаз чуть не искры. — Летчиком меня привлекаете!.. Кто тебе насоветовал? Комсорг? Председатель? — Сам я, Наташа. Прости, моя славушка! Старуху я таким же спо собом... Наташа не слушает. Срывает цветы с рогов да в навоз их, в навоз. К вечеру всей деревне об этом происшествии известно стало. Пока укрывался Мироныч в «летчицкую форму» — среди одной молодежи тол ки шли. А сейчас и пожилой контингент воспрянул. По всякому возрасту пошло, на всякие домыслы. Кто что! Вскладчину! Добрые соседушки в таких случаях и вовсе «милые» делаются. К Найденихе с этой вестью, к Кузьмовне. Сперва про лен с коноплей, потом про пряжу, про вышивки... А там и про нитки. Кузьмовну даже на лавку осадило: — На рогах? -— чуть выдохнула. — На рогах, милая, на рогах! Об чем и разговор, что на рогах!... Бу кетиками. Старуха когда осознала — хлесть себя с обеих рук по коленям: — Ох, тошнехонько!! Это что же он, враг мой, надо мной выде лывает?! Соседки первым делом по солидарной слезинке выдавили, а сле дом — по наводящему вопросу: — И в молодости такой был? — Д а я за него, за каторжанина, из-за этих цветков только и вы- шла-а-а... Ничьи, бывало, а мои с незабудками на рожках иду-у-у-ут... — Да ты успокойсь, успокойсь! — хлопочут соседки. — Ты по поряд ку нам... Канкретна... — Вызнал через меня женску нашу слабость и применяет теперь.— В таких случаях, хоть бы и не старушечья ревность, а все одно... Умишко-то у нас куцый делается. Что сердцу больно, то и наружу. На обнородо- ванье.— Не глядите, что ей восемнадцатый год... Меня эти цветочки от добрых женихов увели. Дом — полну чашу — бросила, благославенья не спросилась — в одной маринатке убежа-а-ала-а... А про то, что ее благоверный шестой десяток добирает, ей не в па мять сейчас. Забыла! Молодой он, ее Богданушка! Такой, каким у поско тины запомнился: кнут на плече, черные кудри с ветерками играют, глаза удалые, отчаянные, беспощадная, не к добру, улыбочка... Два ее братана, Кузьмичи, по свинчатке в кулаках затиснули, жених Сенька Смурый гирьку на ремешке из кармана тянет: «Оставь, Богданко, свои цветочки! Убьем!» — Убивайте! Доразу только убивайте! Живого оставите — с отцами, вместе сожгу. Пеплом ваше богатство пущу! — Уходи из деревни, полцыганщина! — Надумаю — не спрошусь! — Жизнью своей за меня рискова-а-ал! — живой слезой окатывасг- ся старая. — Глотни водички. Плесни на сердечность. Конец света, видно, под ходит, — накаляют соседки. Вечером является Мироныч с отгона — сеношная дверь закинута» Постучался так, не очень чтоб авторитетно, ждет. — Чего надо? — рыкнула Кузьмовна. — Отворяй. Голодный я, как волчик. — На любове проживете. Цветочков нанюхаетесь. «Известилась, значит», — вздохнул Мироныч. Слышит, и избяная дверь запором щелкнута. Потоптался он еще на своем крылечке, и в ого род его поманило. Огурца там съел, морковки, бобов пошелушил— соч ные корма все. Утром слез с чердака — Валетко пузатый его встречает.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2