Сибирские огни, 1962, № 9

— А какой он в чувствах своих прекрасный! Насколько он к своей возлюбленной нежный, бережный... Помнишь, как он Тамару поцеловал? Чуть-чуть слегка, лишь прикоснулся устами... Прикоснулся... — на тихий шепот сошла девка. — Вон что! — присвистнул Алешка. — Теперешних девушек, оказы­ вается, демоны хороводят?! Не знал, не знал... В таком случае, нашему брату, зенитчику, отбой играть остается. — Пусть и демоны,—Наташка говорит. — А сравни, вот как про современный поцелуй поется: «У Костромы целуются, а слышно у Сара­ това». Это что?.. Тунгусский взрыв какой-то! Ужас! — Действительно! — хохотнул Алешка. — Любая дальнебойка... — Или вот это поют... — Наташка опять приводит: — «...и так ее по­ целовал— еле-еле дыхала». Не дышала даже, а дыхала... дыхала! — Это они, песельники, для красного словца уподобляют. — Алешка определил. — Сами, небось, трепетливей того демона вокруг своих Тама­ рок, а на молодежно-проголосную «Кострому» выдают да «еле-еле ды­ хала». — Я не отрицаю, — приглушила голос Наташка. — Не отрицаю, что у юной влюбленной девушки от поцелуя дыханье на некоторый промежу­ ток может пересекчись, бывает, видимо, такое, дак об этом, опять же, вполнамека надо сказать. Загадкой! Поберечь надо золотую и прекрас­ ную эту минуту у девушки. — Мущински признаки в себе возвеличивают. — Алешка заявляет. — Лирики, они ведь, жидконогие в основном. Ну и... гляди, мол, Тамарка, чего я авторучкой-то утворяю. Каков? Еле-еле дыхают! Дальше мне не слышно стало. Смеюсь впритишку. Уборочная же идет, зябь пашут, а у них, видал, что во главу угла ставится? Не так по­ целовали! Шевельнул Мироныча локотком — не отыгрывает. Приглохнул и я. А ведь не от большого ума хохочу! — подозревать начал. Своя моло­ дость завспоминалась. Тоже... хорош был. Руку алым жигалом кольнул. На предмет заклятья , что вечно не забуду. Сейчас вот про собственное положенье думаю, небось, и холодным не кольнешь. На лешак оно сда­ лось! А тогда — без трепету. Кланька в румянцах, слезки вот-вот брыз­ нут, по избе горелой кожей пахнет. Новобранцевой. Глупость вот ведь, сине море, а приятно вспомнить. Пташка ты наша, пташка, молодость,— думаю. — И глупенькая ты часом бываешь, да жалко — один раз проле­ таешь. Раз прилетаешь и неподолгу притом гостишь. — А может, — Мироныча опять шевелю, — может, ей, девчонке, и действительно главней всего на сегодняшний день, как ее, Наташку, по­ целовали? Слегка коснувшись или... хе-хе... сине море, до бездыхан- ности. — А как ты думаешь? — без никакой усмешки спрашивает Миро- ныч. — Меня, вот, молодого, убивать хотели даже!.. Я тебе не рассказы­ вал, — спрашивает, — как старуху себе заполучил? Он, Мироныч-то, в нашей деревне женатым уже появился. Поначалу неизвестно даже было, из каких они мест с молодой супругой выходцы. Таились. Позднее уж кое-что известно стало. — Не случалось, — говорю, — но от людей слухом пользовался. — Это — что убегом мы перевенчаны? — Н уд а ! — Я не про это! Она, Кузьмовна моя, из богатой семьи ведь проис­ ходила. Не вдруг-то за пастуха! Д а за безродного, притом... Подкидышем я в ихнюю деревню попал. Без имячка даже... Богданом и выкрестили. Бог, дескать, дал. У Миронихиного огуречника лежал — отсюда «Миро- ныч» я произошел. И фамилия — Найденов.