Сибирские огни, 1962, № 9

тые. Густые навесились, кудластые. В молодости может кто и «соболи­ ными» рекомендовал, а сейчас такие дворняги шевелятся — не знаешь с каким мехом сравнить. Лицом и так цыгановатый, а за лето вовсе зачугу- неет. Приглядишься: в мелкую перекрестную морщинку человек пошел, а шаг отступи — все чернота хоронит. Одни усы вразномасть. Где носом пригублены — черные, вороные. Дальше, по ходу роста, буреют, гнедые делаются — самые пики до чалой даже масти выгорают. «Испожизненным» пастухом он себя к одному разговору назвал. Про известного курянина упомянуто было. — Непорядок! — Мироныча затравляем. — Один от кнута вон куда возматерел, а другому — никакой служебной лестницы. Ну, а к этому — долго ли!.. Выдавливаешь дикого меду на язык, а шутка она и тут: — Министром пчеловодства вот, вполне бы соответствовал. — Или служебного собаководства! — Валетку потреплем. Министерство за министерством Миронычу предлагаем. Нашему ведь брату лишь бы на «зуб» угадало. — Я — испожизненный, — отозвался на все шутки Мироныч. — Пятьдесят скоро лет, как на коровьем следу стою. Сказал так, и не понять нам: погордился мужик или курянина в не­ постоянстве отметил. — И не надоело? — с этой целью интересуемся. — А нет, слушайте! — просверкнул он белками. — Да, ведь, тоскливо! — толкуем. — Один год свою скотину подвор- но пасти пришлось, день-то — он тебе за год тянется; хоть кнутом по солнышку, дак в ту же пору... — Кому как, — кратенько загадал Мироныч и клеща с Валеткиной глотки отживлять принялся. Добыл, подал собаке на зуб, — еще словеч­ ко изронил. — У поля ведь мно-о-го чуда!.. Привораживает. — Привычка в основном действует, — высказываемся мы. — Не одна привычка, — заперебирал он Валеткины уши. — Куря­ нин-то возматерел, а пасево свое небось частенько вспоминает. Чаще шахты даже... Заронило видно поле и ему свою солостинку. — Что бы это за «солостинка» такая могла быть? — интересуемся. ~— А всякая, — отвечает. — Кто чему удивиться способен. Я вот, к примеру, в ребячьих еще годах, нарожденного зайку изловил. Биречку ему тронул — холодненькая биречка. Палец на нее наложил, согреваю мякоткой... И скажи! — вроде как кожи на моем пальце не сделалось, одна нерва. Дрогнет у зайца биречка, у меня той же секундой под ло­ жечкой прострелит. Потайной какой-то щекоток. На качелях вниз идешь—так же ознобляет... До сих вот пор помнит палец, как под ним холодненькая заячья губа-раздвоешка играла-вздрагивала. Во сне даж е другой раз... Почему, говорю, и люблю его встречать. Не только плащ — разгово­ ры полем пахнут. Про козленков глаз тоже вот... Впрочем, глаз тут ни при чем. Не про него сказ. Сидим мы как-то с Миронычем на моих ящиках, одна речь кончи­ лась, другая не началась, утаилась, думаем каждый свое. По слуху оп­ ределяем— молодая парочка к нам на подходе. — Раньше, Алеша, красивше люди любить умели, — доярки Н аташ ­ ки Селивановой голос доносится. — По каким признакам ты это определила? — Алешка спрашивает. Алешка— это нашего старшего механика сын. В отпуск из армии приезжал. — Вот демон был описан... — Наташка ему отвечает. — Демон?!