Сибирские огни, 1962, № 9
И долго еще волнуются женщины, собираясь плотнее в кружок и гудя. В великой Программе Коммунистической партии сказано, что для женщин должна быть обеспечена легкая работа, в с о о т в е т с т в и и с их желаниями. Но там и намека нет на то, что мы должны стыдливо прятать от заграницы тех женщин, ко торые не хотят «перебирать пух», которые хотят в любом деле быть рядом с муж чинами. А клевету там и без всякого повода пустят. — Нехорошо, сильно нехорошо,— роняет Иван.— Обидели женщин! Рядом трется Рыжух. — Ты в кармане-то записку видел? — опрашивает. — А чего тебе? — Так, извини. Это я написал. Неправду написал. Она меня терпеть ие мо жет, вчера я все понял, там, в горах. А ты ей нравишься. — Ну уж,— вырывается у меня, но я перебарываю внезапную радость и, как могу, сержусь: — Иди работай! Никаких я записок не видел и знать не хочу. — Да в кармане, вон в том,— опешил Рыжух. — Иди, иди! Про свои карманы знай, о чужих не заботься. — Хочешь, я тебе фотокарточку ее отдам. — Лучше повесь, откуда стянул. Спаренные желто-розовые пятна выворачиваются реже. С середины смены бетон идет с перебоями. Опираясь спиной на опалубку, а грудью на вибратор, я бездумно гляжу на свЬю тень. Потом отыскиваю глазами в дальнем полутемном углу Белку, фигура ее растворилась во мраке, над головой вьется пар. Пар, позолоченный лучом лам почки, прозрачен, через него сквозят ночные мотыльки. О чем она думает?.. От крывает ли свое заветное окошечко или про себя усмехается над незадачливым фотографом. Я опять гляжу на свою тень и дремлю, и мне вдруг кажется: в голо ве моей что-то с подвывом трещит. Я испуганно вздрагиваю и ошалело мотаю головой, прислушиваясь и самому себе, невольно хмыкаю — это же звуки транс форматора. — Стойте! Стойте! Окончательно выхожу из состояния дремоты. — Что же это нам подали? — Иван, перегнувшись, как бы что-то ища, при сматривается к островерхой теплой куче бетона, только вываленного.— Ну да. Так оно и есть! Без песка.— Злой, грозит кулаком в темноту, где потупились фа ры ЗИЛа. — Окажи на бетонном, головы бы им посвернуть! Без песка подали! Кто же так выкомаривает? Спят, язви их.— И, повернувшись к нам, обрезает: — Выбрасывать! Два куба — вышвыривать?! Пять тони — вышвыривать?! Поддеть, поднять, швырнуть. Поддеть, поднять, швырнуть. За опалубкой шле пается хрустящий гравий. Нельзя, чтобы такой бетон лег в плотину. Поддеть, под нять, швырнуть. Швыряю, швыряю... Пять тонн! Возле кучи встать можно лишь троим, осталь ным нет места, да и надо продолжать приемку бадей. Пять тонн! На брата по тон не шестьсот. Не так-то уж много. Если бы не задирать лопату выше головы. Лопата скользит с хрустом, черенок прогибается. А руки — ничего. Я с удо вольствием отмечаю, что руки — ничего. Можно добиться, что руки всегда будут — ничего. Руки будут — как рычаги. Первые дни после отпуска уставал, а те перь — нет. Это интересно: руки — что рычаги. Я вдруг страшусь того времени, когда не нужно будет, чтобы мои руки были, как рычаги. Швыряю, швыряю... Когда руки полностью заменятся стальными рычагами машин, тогда не надо будет вот так махать. А мне это нужно — махать руками, нужно, понимаете! Во всяком случае — сегодня нужно. Мне жаль тех, кто бежит от физического труда. Я пред лагаю: всем, сидящим по конторам, в месяц три-четыре дня работать физически и не так это, лишь бы — лишь бы, а работать в темпе, с такой же вот нагрузкой. Это .нужно для крепости здоровья тех, которые сидят в конторах (я сперва от деся
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2