Сибирские огни, 1962, № 9

бетона. На нашу ГЭС потребуется подвезти три тысячи железнодорожных соста­ вов цемента. И это все мы должны переварить, перемесить и уложить в закончен­ ные четкие формы. Громада плотины взгромоздится там, где спины, где головы. В моем воображении никак не вмещаются темпы, которые мы должны раз­ вить: двадцать тысяч кубометров бетона в сутки! Двадцать тысяч! Это в два­ дцать раз больше всех предельных цифр, что достигались на Новосибирской и Иркутской. Уложить двадцать тысяч кубов бетона в сутки! Это в смену две тысячи бадей просвистит над твоей головой, рассекая воздух. Это в десять секунд — бадья. А сейчас мы сколько укладываем?.. Плохо работаем, плохо... Я трясу отяжелевшей головой, набычиваюсь и пуще налегаю на троса, поч­ ти ложусь под сорок пять градусов. Ноги увязают в бетоне. Чтобы они не так вязли, наступаю на переднюю часть ступни, отчего ноги скоро сводит судорога. Двадцать тысяч кубометров в сутки! Проснись во мне, солнце! Зажгись во мне, пламя! Качай меня, жизнь, На качелях с орлами. Я качаюсь на тросах, без орлов, один. Я тяну четырехпудовую виброрейку. Качаюсь и тяну... Я больше не чувст­ вую, как режет грудь железный трос, грудь, где рождаются стихи. Двадцать тысяч кубов в суши! День двадцать четвертый В тайге, сбоку дороги притаились желтые точки с крошечными лучиками. Эти точки похожи на звездочки. Через дорогу протянулись черные широкие полосы. Тайга налилась темнотой. Нас только что разбудили на самом сладком месте, не дав доглядеть даже половину сна. И, может быть, потому, что мы какие-то полу­ разбитые, уже не воспринимаем лесной загадочности. Впрочем, вокруг нас это уже не тайга, она года три не тайга, а просто лее, обжитый, обхоженный, свой до каж­ дой маленькой елочки в нем. Вон сереет лестница, что там, в конце леса упирается! в наше общежитие. За тучами где-то прячется луна, и тучи от этого кажутся под­ таявшими льдинами :на реке в конце апреля. В стороне, на гребне кювета, виден, чей-то силуэт в телогрейке и в колпаке на голове, тоже ватном, и огромных ботин­ ках. Человек, теряя четкость очертаний во мраке, похож на водолаза в спецовке.. В автобусе я с удивлением узнаю в этом водолазе узколицую черненькую девчонку с обиженно опущенными вниз краешками рта. Да это же Белка! Я отворачиваюсь, делаю вид, что не заметил, пробиваюсь в угол, ¡где больше широких шершавых .брезентовых спин. — Ты чего это вырядилась? Ха, ха! — прыскают парни, тормоша Белку за те­ логрейку. — Да-а. Вчера экскаватор поломался, так я промерзла до костей. И сейчас все еще дрожится,— тянет Белка обиженно, явно играя девчонку-простушку. Но- говорит она правду: ее и Рыжуха вчера посылали на несколько часов в горы чи­ нить дорогу, у экскаватора там лопнули троса, и они сидели без дела. — В августе^го промерзла! Да я ¡вон еще без майки под рубахой хожу. Гляди. — Ну, то ты ,— тянет Белка. — Тут у нас один есть, всю зиму купается в Енисее. Нырнет под лед и ку­ пается. — Ой, и не говори, бр-р-р,— играет девушка. — Народ у нас тут не то, что ваш брат. Я стою, подперев руками полукруглый, жестяный потолок. Автобус кто-то > швыряет сбоку, он спотыкается, и люди, ссутулясь, ныряют из него в темноту. Другие входят, оглядываются, здороваются, пристраиваются, чтобы не метаться,.