Сибирские огни, 1962, № 9
День восемнадцатый Я сижу на булыжнике у обочины дороги. В голове какая-то тупость, в теле <свинцовая тяжесть усталости. Уши будто заложены ватой, и в них звенит, зве нит. На глаза напирает выщербленная гора. Спереди, справа, слева толкутся чьи-то ноги. Пять... Десять... Двадцать пар... Сапоги, ботинки со стоптанными' каблуками, ботинки с железными подковами, тапочки, босоножки... Я жду автобу са. Его нет и нет. На душе так, что хуже, чем с похмелья. Автобус прошел в Шу миху и не возвращается. Я только что заходил в склад, что примостился на откосе перемычки. Доб рый старичок поднял голову, кивнул и опять наклонился над столом, копаясь в картотеках. — Здравствуй, дедушка. — Здорово были. Я показал на свою ногу и сообщил: — Сапоги у меня пробились, заменить бы. Хоть один. Продырявился-то ■один. Минувшей зимой, окончательно околев на ветру и морозе, я забегал к это му старичку погреться и он все жаловался на непутевого сына — ни рубля от него помощи нет. — Сапоги? — переспросил кладовщик, шелестя бумагами. — Ну да. На бетоне с дырявыми никак невозможно — набивается, все пальцы потер. Старичок сделался вдруг далеким и уставился в мой подбородок слезящими ся глазами, не мигая. — Можно. Выпить бы надо, надо выпить бы, — чужой, незнакомый голос •скороговоркой. — Что? — не понял я. — А можно так. Три рубля. А сапог нет. Три рубля. — Что? — Можно и сапоги обменить, оба сапога, и любую одежину. Выпить бы, выпить. А так что. За зря-то кто... — В бесцветных мокрых глазах старичка подпрыгивали одновременно и решимость и робость. Кладовщик схватил мою трешницу, потом таким же чужим голосом кри чал мне вслед: — Куда ж ты? А сапоги обменить. Оба обменю... В полдень я встретил в столовой Витю Подлетского, из бригады, в которой я был прежде. Он рассказал грустную историю. В бригаде работал Тугунов, лы сый, розовоголовый, лет тридцати шести, с крошечными глазками в глубоких глазницах и толстым мягким носом, красным, хотя почти не употреблял спирт ного. Это он, Тугунов, говорил мне однажды, что он дрянь человек, дрянь, пото му что не захотел работать в шахте, ушел сюда, на воздух. В руках у Тугунова ■одинаково ловко держались и топор, и лом, и лопата — мужик работящий. Очень честный и очень скромный. Не удавалась ему только семейная жизнь. Пробо вал два раза свататься к женщинам из общежития, не пошли — внешностью не вышел. Больше свататься Тугунов не решился, стыдясь отказа, и оставался жить холостяком в общежитии. И что же? Его, оказывается, уволили, и уволили как самого бесчестного человека, по особой статье. Что случилось? Он пришел б жилищно-коммунальный отдел и потребовал комнату. — Женитесь, тогда как молодожены получите, — ответили ему. — За меня, может, оттого и не идут, что я в общежитии, — признался Тугунов. — Ничего поделать не можем. Женитесь — получите. Тугунов пристукнул кулаком по столу и горько выпалил сокровенное: — Вы со своими женами жить хотите, а я что!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2