Сибирские огни, 1962, № 9

менной бочкой. Котлован отсюда — уютный, светлый. Генюха, яростно стирая вну­ тренней стороной кепки пыль и пот с лица, отдувается и восторженно замечает: — Ромашина, брат. И я хохочу: да-а, романтика, голубая романтика! * Из-за деревьев брызжут фонари и тени. Беззвучно я тихо плывут желтые хвадраты окон. Люди парами, по одному и большими группами движутся туда, от­ туда. Центральная улица — это наш проспект. Кто не работает в вечернюю смену, тот выходит сюда на час, другой. Отсюда хорошо слышно, как в го>рах прокатыва­ ется случайное ночное эхо и как засыпает городок. Под фонарями лица светятся бронзой, такие же бронзовые пятна скользят по рукавам, спинам. В .прошлом году была эта вот асфальтированная дорога, было всего три -фонаря, один на повороте, другой у танцплощадки, третий где-то там, дальше. Было .название улицы, доволь­ но внушительное, «центральная», а самой улицы не было, если не считать барака да нескольких деревянных домиков по правую руку. Магазины зак-рыты, но горят кострами их огромные стеклянные витрины. Хлопает дверью кинотеатр, зазывая прохожих своей широкой рекламой в пустой черноте неба. Шаги мяшие, расслабленные. —- В балете самыми лучшими, любимыми признаны «Красный цветок», «Бах­ чисарайский фонтан», «Ромео и Джульетта», «Спартак» и «Жизель». Но хоть один из .них привлекает к земле, ¡к земле сегодняшнего дня? Нет. Только уводит фантазию в голубые дали... Белка для меня сегодня шибко умная. Я не могу поддерживать разговор. Она говорит о «Бахчисарайском фонтане», для меня таинственном и сказочном, гово­ рит так свободно и просто, как я говорю о бетоне или о плотницком ремесле. Белка удивила .меня тем, что вошла к -нам сегодня в комнату, улыбнулась и опросила: — Ты свободен? — Да. А что? — Пойдем погуляем. — Будто мы с ней это делали сотни раз. Локти наши касаются, и тогда я незаметно гляжу на ее брон-зовую щеку, по которой тихо перемещаются тени от веток. — Ездили мы однажды на гастроли в Канск. Туда писатели не то из Харько­ ва, не то из Киева тоже приезжали. Пожилые такие, -солидные и с виду мудрецы. Побывали на стройках, на текстильном комбинате, пришли в гостиницу и востор­ гаются, ну прямо-таки как дети: «Какие ¡прекрасные ¡в Оиби.ри девчата, смеются!» А почему бы они должны не смеяться? Почему? Мы же не удивляемся, ¡когда -ук­ раинки смеются. Что можно от такого писателя ждать, если он через -семьдесят лет после Попова удивляется, что в его комнате вдруг заговорило радио? Сплошные телячьи восторги. Потом один из них умилился тем, что рабочий, ко’горый ¡ремон­ тировал ему ¡квартиру, сел покурить и, взяв подшивку «Огонька», не стал -читать «Медную поговицу», а стал рассматривать репродукции Третьяковки. Ты, когда берешь журнал, разве не в первую очередь ¡глядишь репродукции? А Володя? А Иван? А Владька? А Генюха?.. А ¡писателю это в диковинку, что рабочим вполне естественно. Он умиляется, значит не верит в естественное стремление простого че­ ловека к -красивому, изящному. Правильно? А? Что ж, будто бы правильно. А по улице люди мимо идут, идут; у каждого раз­ говор -свой, волнения свои. — Сидят у себя по кабинетам, выдумывают, спорят, какой современный ра­ бочий... А чтобы выйти - и з кабинета да поработать .в ящике бетонном — нет-нет, боже упаси. Сплошное донкихотство -какое-то. Ну и ну! И дышится легко, ноги ступают на асфальт мяпко, и тени под ноги ложатся.